Дизель и танк - Алим Онербекович Тыналин
— Встречный обоз видел их недавно, — доложила Варвара, возвращаясь от очередного разговора с местными жителями. — Прошли часа три назад.
Я сверился с картой. Разрыв сокращался. По моим расчетам, мы нагоняли их примерно на час каждые четыре часа движения.
В кузове Велегжанинов с Звонаревым, вцепившись в борта, внимательно прислушивались к работе двигателя. За эти дни они научились улавливать малейшие изменения в его звуке. Там же сидел и Травников, он молча глядел назад.
К вечеру впереди показалось большое село. У колодца толпились крестьяне.
— Машины? — крикнул я, когда Бережной притормозил. — Давно прошли?
— Да вот только что были, — ответил бородатый старик в армяке. — За околицей должны быть.
Сердце забилось чаще. Бережной без лишних слов прибавил газу. «Полет-Д» взревел мотором и рванулся вперед.
За поворотом мы увидели их, растянувшуюся по дороге колонну. Первым шел «Форд» Джонсона, за ним «Фиат» Марелли, дальше остальные.
— Держитесь крепче! — скомандовал я.
Бережной направил машину в обгон. Мы поравнялись с последним в колонне ярославским грузовиком. Водитель ошеломленно обернулся, его глаза расширились от изумления.
«Фиат» Марелли попытался прибавить ходу, но на разбитой дороге его машина начала вилять. Мы обошли его легко, словно стоячего.
Оставался только «Форд». Джонсон, заметив нас в зеркале, попытался перекрыть дорогу, но Бережной уже нашел просвет и направил машину в него. «Полет-Д» стрелой проскочил вперед.
Последнее, что я увидел в зеркале заднего вида — растерянное лицо американца. Он явно не мог поверить глазам.
Теперь главное удержать преимущество до самой Москвы. Впереди оставалось еще несколько часов пути, но я знал, что мы победили.
В кабине повисла торжествующая тишина, нарушаемая только ровным гулом мотора.
Закатное солнце окрашивало в багровые тона придорожные березы. Пыль оседала на потертой коже сидений, на латунных шкалах приборов, на промасленной кепке Бережного. Его загорелое морщинистое лицо было сосредоточено, крупные руки в мозолях уверенно держали отполированный временем руль.
Мы неслись по старому Владимирскому тракту. Справа тянулись бесконечные поля, уже освободившиеся от снега, слева темнел вековой хвойный лес. На горизонте виднелись маковки сельской церкви, почерневшие от времени. У обочины громоздились свежие штабеля бревен — лесозаготовки для строек пятилетки.
Варвара, в выцветшей гимнастерке и красной косынке, склонилась над потрепанным блокнотом в клеенчатой обложке. Ее тонкие пальцы, испачканные машинным маслом, быстро записывали показания приборов. На простом девичьем лице застыло выражение полной сосредоточенности.
В кузове Велегжанинов, в неизменном сером костюме и круглых очках в тонкой оправе, крепко держался за борт, не отрывая взгляда от работающего двигателя. Его длинная худая фигура покачивалась в такт движению машины. Рядом примостился Звонарев, растрепанный, в кожаной куртке, расстегнутой несмотря на вечернюю прохладу. А в самом конце сидел Травников, устало прикрыв глаза.
Я смотрел вперед, где клубилась пыль от идущих впереди машин, и думал о том, как изменилась моя жизнь за эти годы. Из директора современного завода XXI века я превратился в «красного промышленника» эпохи первой пятилетки. И ведь сумел не просто выжить, но и создать что-то действительно важное.
— Село Петушки проезжаем, — доложила Варвара, сверяясь с картой, потрепанной на сгибах. — До Москвы осталось верст семьдесят.
У околицы на завалинке сидели старики в домотканых рубахах, провожая нас удивленными взглядами. Мимо проехал крестьянин на телеге, груженной сеном, придержал гнедую лошадку, давая нам дорогу. В палисадниках стояли еще голые деревья, с торчащими во все стороны ветками…
Бережной чуть сбавил ход. Впереди показался крутой поворот у старой часовни с покосившимся куполом. Его выцветшая фуражка сдвинулась на затылок, обнажив седеющие виски. Я заметил, как он беззвучно шевелит губами. Видимо, читает привычную молитву перед сложным участком.
Внезапно за поворотом дорога пошла под уклон. Начинался длинный спуск к реке Клязьме, еще полноводной после весеннего разлива. В вечернем свете ее воды отливали тусклым серебром.
— Мост впереди, — предупредил я. — Старый еще, земский.
Деревянный настил моста, помнивший еще дореволюционные времена, гулко затрещал под колесами. Снизу доносился плеск воды и скрип свай. На берегу виднелась покосившаяся будка бакенщика, у причала покачивалась привязанная лодка-долбленка.
Велегжанинов постучал по крыше кабины:
— Нужно проверить двигатель. После такой гонки может быть перегрев.
Я кивнул, и Бережной притормозил у старого дубового креста, покрытого замшелой жестяной крышей. Пока механики осматривали мотор, я достал карту, испещренную пометками. До Москвы оставалось около пятидесяти верст.
— Масло в норме, — доложил Звонарев, вытирая руки ветошью. — Но топлива осталось на час хода.
— В Богородске заправимся, — отозвалась Варвара. — Там должна быть базовая станция Нефтесиндиката.
Я смотрел на закатное небо, подернутое перистыми облаками, и думал о том, что скоро все решится. Не только судьба автопробега, но и куда более серьезные вещи.
Бережной уже заводил мотор. Его натруженные руки привычно лежали на руле, глаза внимательно всматривались в дорогу. Этот человек, выросший на старых ямщицких традициях, удивительно органично вписался в новую техническую эпоху.
«Полет-Д» снова рванулся вперед. Теперь дорога шла через густой еловый лес. Закатные лучи с трудом пробивались сквозь хвойный полог, отбрасывая на разбитый тракт причудливые тени. Где-то вдалеке прогудел паровоз. Видимо, вечерний поезд из Владимира.
Первые окраины Москвы встретили нас заводскими гудками и дымящими трубами. Вечернее солнце золотило купола церквей, бросало длинные тени от новых конструктивистских зданий.
На Владимирском шоссе уже собралась толпа встречающих. Видимо, весть о нашем неожиданном лидерстве опередила нас.
У поворота на Преображенскую заставу я заметил знакомый черный «Паккард». Рядом стоял Бауман, в неизменном пенсне на черной ленте, и что-то оживленно обсуждал с Пятаковым. Увидев нас, он довольно усмехнулся и поправил съехавшие на кончик носа очки.
Бережной уверенно вывел машину на финишную прямую. Его выцветшая фуражка была все так же лихо сдвинута на затылок, а натруженные руки крепко держали руль. Варвара, раскрасневшаяся от возбуждения, продолжала записывать последние показания приборов в потрепанный блокнот.
Площадь перед зданием ВСНХ заполнили люди. Духовой оркестр в форменных тужурках наяривал бравурный марш. Над толпой колыхались красные знамена, трепетали на ветру лозунги «Даешь советский автопром!»
У финишной арки, украшенной гирляндами бумажных цветов, стоял Бурмистров в габардиновом костюме и светлой кепке. Рядом переминался с ноги на ногу Зубцов, теребя в руках стопку бумаг. Их лица выражали крайнее изумление. Они явно не ожидали увидеть нас первыми.
— Невероятно! — воскликнул Бурмистров, когда «Полет-Д» пересек финишную черту. — Мы думали, вы застряли в Казани с поломкой!
Орджоникидзе, приземистый, с характерными кавказскими
