Утро нового века - Владимир Владимирович Голубев
⁂⁂⁂⁂⁂⁂
— Чего от меня хочет этот толстяк? — я ворчал, Ася чувствовала себя весьма нехорошо, и пускай, врачи пока не видели в этом ничего опасного, моё настроение было откровенно паршивым.
— Не стоит, государь, так называть человека, которого вся Европа считает наследником французского престола. — кротко улыбнулся мне Обресков.
— Пётр Алексеевич, да он надоел мне хуже горькой редьки! — стукнул я кулаком по столу, — Каждый день вьётся вокруг, ноет… Я его что, кормить должен? Пусть сидит себе в Англии! Нет, уже третий год у нас обитает. — действительно, просто зло брало, что этот лентяй, вместо того чтобы как-то бороться за своё наследство, непрерывно надоедает мне и моим помощникам.
— Что Вы, государь, он весьма оскудел… — покачал головой глава Посольского приказа.
— Так англичане сейчас при деньгах и раздают их весьма щедро. Что он в Столице-то сидит? В Лондоне бы ему уже отсыпали полной мерой. Мне-то зачем этот Бурбон? — пожал я плечами.
— Во-первых, государь, Вы ему как бы родственник. Всё же Анастасия Алексеевна тоже из Бурбонов будет…
— И что? У него пол-Европы родственники…
— Так, во-вторых, сей наследничек короля Людовика, именующий себя теперь графом де Лилль, был просто потрясён огромными расходами на празднества по случаю начала Нового века и рождению царевича-наследника. Он пребывает в уверенности, что богатства Ваши, государь, просто не имеют переделов.
— Подождите-ка, Пётр Алексеевич… Так он что, возомнил, что я — царь Соломон, что ли?
— Именно так, государь. Месье[16] долго подсчитывал, сколько миллионов рублей Вы потратили на фейерверки и угощение простолюдинов и нобилей. Теперь же он рассчитывает, что и ему, как-никак наследнику короны Франции можете отсыпать хотя бы миллион-другой.
— Петенька, тебе же известно, что я скопидом ещё тот, и все мои вложения в развлечения окупились многократно! Вон, только Городское Собрание Ярославля по случаю рождения Наследника поднесло мне более полумиллиона рублей! — захохотал я, — Мы на эти деньги чуть ли не втрое Горный корпус в Петербурге увеличили. Расскажи ты этому бездельнику, по большому секрету об этом. Отстанет, небось!
— Ну, государь, зачем же отгонять пчелу от цветка? Граф оставляет у нас много денег, а его свита так ещё больше. К тому же то, что наследник французской короны пребывает в наших пенатах, привлекает множество дворян из Европы, а люди никогда не лишние — Ваши же слова, государь? — хитро прищурился мой советник.
— Экая ты лиса, Пётр Алексеевич! — улыбался я, уже окончательно развеявшись, — Уел меня! Молодец!
— Хотел бы я, государь, попросить Вас о некоей услуге… — поняв, что изменил моё настроение в свою пользу, Обресков решил попробовать протащить какую-то мысль.
— Проси, Пётр Алексеевич! — посерьёзнел я. Коли уж мой Петя Обресков решил так завести разговор, то дело важное, требует внимания.
— Многие наши соседи, причём как в Европе, так и в Азии, замечают, что Вы, государь, живёте слишком уж скромно… — нервно поджал губы приказной глава.
— Ты о чём? — удивился я.
— Дворец Вам, государь, слишком уж скромен, что снижает Ваш авторитет в мире…
— Так, где же он небольшой-то?
— С Версалем не сравнить. Даже Шёнбрунн[17] больше! К тому же здесь, почитай, половину места занимают присутствия Вашей канцелярии и секретариата. А слуги? А гайдуки? Неужели незаметно, что Вы живёте так скромно, что стыдно перед гостями империи!
— Так чего же ты хочешь-то?
— Хочу, государь, чтобы затеяли строительство дворца, коей был бы достоин величия царства нашего! — выпалил Обресков, — Средства-то в государстве водятся, а без зримого доказательства силы нашей влиять на владетелей сложно.
— То есть, Пётр Алексеевич, ты хочешь сказать, что тот же граф де Лилль, не видит благолепия Русского царства и ходит вокруг только по глупости? — подколол я своего советника.
— Сей отпрыск монаршей семьи отлично умеет считать. А как вот князю какого-нибудь Дармштадта, или хуже того, шаху Зендов, объяснить, что скромность проистекает от уверенности в себе?
— Понял я тебя, Пётр Алексеевич. Понял. Думать буду, друг мой…
Я уже давно понимал, что мой довольно скромный образ жизни, которым я заразил и свою семью, а теперь уже и русское общество, имеет и обратную сторону. Пусть, экономя деньги на строительство и содержание дворцов, я мог тратить их на дороги, заводы, образование и науку, но вот мой и России образ для внешнего пользования выглядел бедно. Пусть, многие видели богатство наших земель и городов, но некоторые-то не замечали внутренней сути, а обращали внимания только на внешнее.
Что говорить, дворец мой был неплох, но, действительно, даже тот же Сан-Суси[18], принадлежащий вассальному мне бранденбургскому правителю, выглядел куда богаче. Пора заняться этим вопросом, да… Вот бы ещё и денег побольше…
⁂⁂⁂⁂⁂⁂
— Иван Донатович! Барин! Барин!
— Что ты кричишь, Мирон? Разбудил, прокля́тый! — бывший авантюрист, а ныне доживающий свой век помещик, вскочил из кресла-качалки, в котором дремал под ласковым калифорнийским солнышком, и ругал своего управляющего, — Ужели наместник прибыл? Проспал?
— Не-не-не, Иван Донатович! Не приехал ещё, завтра же ждём. — махал руками тоже весьма немолодой, лысый как колено, грек, который нашёл место, где он мог достойно встретить старость.
— Так чего же, дурень, орёшь-то, словно на пожаре, а? — кряхтел Яркий.
— Я это чего… — мялся управляющий, — Мельницу-то велено строить, да…
— Велено! Посоветовал мне Осип Михайлович механизм сей сладить. А что? Верное дело, муку молоть! Чай крестьян теперь много, хлеб растят, а мельницы-то и нет! А у меня-то речка течёт, речка хорошая! Самое оно — мельничку поставить! — старый дворянин кричал на своего слугу, вжавшего голову в плечи.
— Так я чего, барин… Вот я и нанял Фому Бобыля запруду копать. Знаете же Фомку, из швабов, немой, который…
— И что Фомка твой? Утоп, что ли? — всё ещё ругался помещик.
— Как же утоп, барин? Почто Вы так, Иван Донатович? Грех-то какой, живого человека так… — осуждающе качал головой Мирон.
— Ох! — выдохся старый итальянец, — Ладно, коли живой он, говори дальше.
— Так вот, барин! — управляющий
