Валькирия - В. Бирюк

С неслышным в общем грохоте урагана звоном мачта лопнула оба своих ванта и, косо взлетев подобно огромной птице, рухнула в море чуть левее форштевня.

«Я свободна с диким ветром наравне,

Я свободна наяву, а не во сне!».

Очень точно. И про «дикий ветер», и про «наяву».

В темноте моря, в грязно-белой пене на волнах была видна кучка брёвен, полосы шерстяного паруса, вздувшегося пузырём, извивающиеся, как стая морских змей, пеньковые верёвки. Всё, что всего несколько минут назад составляло красу и гордость «балки зыби», он же - «конь дубовый».

Это скальдические кеннинги, не обращайте внимания. Мне ближе такое:

«Выйду ночью в море с конем,

Бурей темной мы поплывём,

Мы плывём с конем по морю вдвоем...»

И ещё с группой товарищей.

Посреди обломков мачты поднялась и принялась махать нам рука.

- Человек за бортом! Шипулю унесло!

Верещага верещал так, что пробивался даже сквозь рёв урагана.

Парочка охранников детей Казика так и осталась в его охране. В их тщательности я был уверен: уяснив, что мне следовало их убить, но я перетерпел и воздержался, они очень не хотели создавать повод для окончания моего воздержания.

Всё происходило рядом. В трёх десятках метров от борта я видел лицо унесённого. Сосредоточенное. Он пытался перехватить рей, уцепиться за него поудобнее.

Ветер вывернул мачту вперёд, но, попав в воду, она, с реем и парусом, начала отставать. Огромный, расползающийся на глазах, ком из шерсти и палок проносило мимо нашего левого борта.

В темноте с белыми вставками, что представлял нынче пейзаж, я уловил движение чего-то длинного по планширу. Форштаг.

Канат, которым мачта крепилась к форштевню, к носу корабля, к основанию той идиотской деревянной головы дракона, не был оборван.

Ура! Сейчас подтянем ту кучу плавучего мусора и спасём Шипулю!

Не успеем. Фактор времени. Парус отстаёт. Сейчас штаг натянется. Нас рванёт за нос. Оторвёт форштевень с деревянной головой и проржавевшими заклёпками. Следом придёт волна, от которой тут все и всё станет мусором.

Fr 9

Глава 792

Фигня. Я сопроматом для драккаров не занимался - может, и не оторвёт. А вот то, что нас развернёт бортом к волне - очевидно. Тогда всем… как «для седых пирамид». В смысле: вечный покой.

- Верещага! Руби канат!

Мне далеко, по пляшущей палубе… не успею. Гридень ближе, канат ползёт по планширу возле него.

- Руби! Все потонем!

Парень смотрел на меня совершенно растерянно. Как же так? Там же друг закадычный! Боевой товарищ. Брат, по сути. Он же утонет! Своими руками убить брата?!

- Руби! Приказ!

Я-то имею представление о том, что будет когда форштаг дёрнет. Хоть какое-то. Ребята - нет. Приказ звучит как… как убийство.

На войне цель любых приказов - убийство. Либо прямо - «огонь», либо через несколько промежуточных этапов - «приступить к приёму пищи...».

У меня тут вся жизнь - война.

Верещага вытащил нож и, с мокрым лицом, кажется, не только от брызг морской воды, полоснул по канату.

А фиг там. Хорошие канаты делают нынче свеи, крепкие.

Ухватившись левой за канат, Верешага натянул его, и, не то молясь, не то ругаясь, принялся пилить ножиком.

Факеншит. Сейчас будет второй покойник. Мачта с парусом отстаёт, сейчас форштаг натянется. А он уже надрезан. Будет рывок. Верещага держится за часть верёвки, которая к мачте. Его дёрнет и он вылетит.

Нет, успел. Успел отпустить. Подрезанный канат лопнул и упал в море. А Верещага сел на корточки под борт и расплакался, бестолково вытирая мокрыми рукавами мокрое лицо.

Кучка мусора из мачты, паруса, верёвок и человека ещё несколько секунд была видна по левому борту. Там снова взметнулась рука, лицо с распахнутым в крике ртом… и нас вынесло через гребень очередного вала.

Это была не единственная жертва. Чуть правее, в том месте, где только что стояла мачта, схлынувший поток морской пены открыл знакомый мне подол женского платья. Только что под ним находилась ягодица, которую я игриво ощупывал. Пена стекла и обнажила тело. Без головы.

Мачта в момент падения, выворачиваясь из матч-фишерса, разорвала его по линию пропила. Кусок бруса попал по няньке княжны, которая считала, что основание мачты самое безопасное место на корабле. Попал в голову. Размозжил. Превратил в бесформенную лепёшку из костей, мозгов, крови. Быстро промываемую бешеным потоком уходящим с корабля воды.

Утратив руль и парус драккар сделался добычей волн.

«На воздушном океане,

Без руля и без ветрил,

Тихо плавают в тумане

Хоры стройные светил».

Лермонтов - хорош. Но неправилен: «океан» - не воздушный, «тихо» - не здесь. Да и мы сами «светилами»... ещё не.

Маяковский лучше:

«На эфирном океане,

там,

где тучи-борода,

громко плавает в тумане

радио-белиберда».

Верно. Только не радио-.

Корабль был безнадежно и бесстыдно оголен. Судно, совсем недавно крылатое, грозное в своем стремительном беге, стало теперь совершенно беспомощно. Вся оснастка была сорвана и пришла в полную негодность. Точно окаменев, оно без сопротивления подчинилось яростному произволу волн. В несколько мгновений парящий орел превратился в ползающего калеку.

Порывы шторма ежеминутно возрастали, приобретая чудовищную силу. У бури - исполинские легкие. Она беспрестанно нагнетает новый ужас, сгущает мрак, хотя он как будто и не допускает, по самой своей сущности, никаких градаций.

Мы неслись по воле волн. Так носится пробка, перескакивая с гребня на гребень. Казалось, каждую минуту она может перевернуться, как мертвая рыба, брюхом кверху.

Единственное, что спасало драккар от гибели - прочность корпуса, не давшего ни малейшей течи. Сколько ни трепала буря, все доски обшивки, кроме части двух верхних поясов возле кормы, были на месте. Не было ни одной трещины или щели. И это не имело значения, ибо вода свободно переливалась сверху. Кораблик прыгал по волнам в какой-то дикой пляске. Палуба судорожно вздымалась и опускалась, как диафрагма человека, которого тошнит. Казалось, судно всячески старается изрыгнуть ютившихся в нём людей.

Люди тоже пытались веси себя как судно, в смысле: изрыгнуть. Увы, завтрак давно прошёл. В смысле: по пищеводу. В смысле: в обе стороны. Не в силах ничего предпринять, страдальцы только цеплялись за обрывки снастей, за доски, за самые незначительные выступы на всем, что еще оставалось после катастрофы.

- Чёртово Гюго! Чёртова буря! Чёртовы драккары! - Что, Ваня, испугался? - Да! Факеншит! До… до печёнок! И дальше.

Я! Такой весь