Лукоморье - Равиль Нагимович Бикбаев
— Я совладелец казино «Пиковая Дама» — напористо заговорил господин Крылов, — сегодня вечером у меня закрытая тематическая вечеринка-игра по мотивам повести Пушкина «Пиковая Дама». Если Вы в гриме Пушкина и одежде девятнадцатого века согласитесь в игре «фараон» держать банк, то я готов заплатить, — тут господин Крылов назвал сумму равную годовой зарплате Натальи Николаевны, — кроме того, — искушал Пушкина, господин Крылов, — я выделю Вам фишки на первую ставку в любой игре на Ваш выбор.
Фортуна ко мне сегодня явно благосклонна, грех упускать такой случай, решил Пушкин. Он страстно любил игру. Не только за выигрыш, а за яркий мучительный азарт, за томительное ощущение падения и взлета, за неповторимую переливающуюся всей палитрой чувств ауру игрового зала.
Наталья Николаевна как натура практичная, понимала, что в игре всегда только один победитель — казино. А еще ей приходилось оперировать проигравшихся самоубийц неудачников, неудачников во всем, даже в попытке суицида. Знала она и что такое игровая зависимость, психическое заболевание которое по своим последствиям может быть страшнее наркомании. Пушкин был предрасположен к игре и этой болезни. Надо провести интенсивную терапию, а не поможет, так ампутировать эту любовь и выбросить игрока из своей судьбы. Мучиться, страдать, губить свою жизнь из-за чужой порочной страсти, она не будет. — Если ты идешь на игру, то между нами все кончено, — безапелляционно заявила Наташа, — и не надо мне говорить слова и давать обещания: «Я только один раз», не надо. Решай, что для тебя важнее.
Неотразимая, соблазнительная Фортуна манила его своим распутным взглядом, я твоя, говорила она, не бойся, бери.
Фортуна крепко обнимет, страстно поцелует, а потом легко предаст и убежит к другому.
А Наташа тут не бросила, не предала, спасла его, первый раз за операционным столом, а затем забрала, вытащила из дома скорби. Поверила, что он не сумасшедший, помогла, обогрела, любила.
— Иван Андреевич, — вежливо улыбнулся Пушкин, — Весьма польщён вашим предложением, но вынужден его отклонить,
— Что передать Фортуне? — с иронией поинтересовался господин Крылов.
— Я ей напишу, — быстро глянув на довольную, радостную Наташу сказал Пушкин. Взял салфетку, у официанта попросил ручку. Быстро написал, не стихами, прозой: «Фортуне: Не лезь ко мне, сука блудливая!». И подписал: А Пушкин.
— Господин Крылов, — привлекла внимание собеседника Наташа, — вы не молоды, у вас вздутые вены на руках, это один из признаков гипертонии. Сильное волнение может привести вас к инфаркту или инсульту. В этом случае Фортуна вас от смерти не спасет, а врач может и не успеть. Рекомендую пролечится, поумерить эмоции, хорошенько отдохнуть, а то от смерти деньгами не откупишься.
— Вы так молоды, — снисходительно усмехнулся господин Крылов, — что вы можете, знать о Госпоже Смерть?
— Я хирург, — ответила Наташа, — я ее каждое дежурство вижу. И поверьте Госпожа Смерть не всегда бывает милосердной, иногда ее принимают в муках, а бывает, что ее тщетно зовут парализованные больные, лежащие на обсосанных простынях.
— Благодарю, — серьезно сказал Иван Андреевич Крылов, — Я учту вашу рекомендацию.
Потом Крылов развернул салфетку и прочитал послание Фортуне написанное Пушкиным.
— А если Вы, господин Пушкин, — убрав салфетку в карман пиджака, с полупоклоном почтительно обратился он к Александру Сергеевичу, — напишете мемуары о своей жизни, то за удовольствие получить их с Вашей дарственной надписью, я с благодарностью готов заплатить, как за ваш самый крупный выигрыш в игре.
Вышли из кафе. Не торопясь разговаривая о пустяках по тротуару пошли к станции метро. Наталья Николаевна с некоторым удивлением отметила, что сегодня все собеседники Пушкина избегали современного сленга и не использовали матерных выражений. Сделать выводы из сего обстоятельства Наталья Николаевна не успела. На скользкой дороге столкнулись две легковые машины из одной выскочил мужчина средних лет из другой молодая красивая женщина. Злобно, громко, истерично зазвучали ругательства с обеих сторон, это был даже не мат вперемешку со сленгом и современным идиомами, это была отвратительная канализационная, помойная смесь которой они с наслаждением поливали друг друга. В салоне каждой машины сидели маленькие дети и отрешено, безучастно смотрели в экраны коммуникаторов.
— Прекратите, — отчаянно закричал Пушкин, — вас же дети слышат!
— Ты кто такой? — обернулся к нему мужчина с гневным лицом,
— Пушкин! — машинально ответил Александр Сергеевич,
— Ах, Пушкин! — с истерическим восторгом возопила молодая женщина со злобой глядя на поэта, — Ну тогда я Идалия Полетика![56] — и далее такое сказала, что Пушкин узнал о себе много нового и крайне неприятного, большинство идиом он не понял, но по экспрессии общий смыл выражений был вполне доступен на эмоциональном уровне.
Эта тут откуда взялась, растерялся Пушкин, ударить женщину он не мог, отвечать не стал. А по характеру она совсем не изменилась, глядя на матерящуюся молодую и симпатичную женщину, отметил он. Тогда в девятнадцатом веке Идалия тоже его матом крыла. Вдвоем, они вечером возвращались от общих знакомых и ехали в одной карете. Наташа в тот день осталась дома ухаживать за заболевшей Машей. Идалия нелицеприятно отозвалась о темпераменте своей троюродной сестры и с кокетливой улыбочкой предложила Пушкину разнообразить интимную жизнь, новыми яркими ощущениями. Александр Сергеевич не переносил даже малейшего намека на неуважение к Наташе. Едко, желчно, красочно, поэтично, он сравнил Полетику с публичной кобылой на которой катается любой желающий, но он брезгует таким кобылами и подобными забавами. Полетика так заорала матом, что кучер услышав ее остановил карету (не случилось ли чего с барыней), а Пушкин открыл дверь кареты и вышел.
В третьем тысячелетии Наталья Николаевна деликатно отстранила Сашу в сторону и спокойно с внутренним жаром ответила молодой хамке. Хирург он и в ругательствах, не только хирург, но и уролог, гинеколог, патологоанатом, психиатр. В ярком, с сочными оборотами, выступлении Наташи не было не одного матерного слова, не одной современной оскорбительной идиомы, исключительно медицинские термины, незначительная часть из которых c сильным чувством и мощной энергетикой прозвучало на латыни. Женщина растерянно замолчала, мужчина с которым она ранее активно обливалась помоями, заулыбался. Немногочисленная почтеннейшая публика, уже собравшаяся у аварии, зааплодировала.
— Девушка! — протиснувшись сквозь жидкую толпу зевак заговорил развязанный молодой человек с золотой серьгой в ухе и красными волосами, которые он намеренно показал, демонстративной откинув капюшон куртки, — Браво! А вы мастер — классы по художественной речи не даете? Я блоггер с миллионами подписчиков, Фаддей! Раскрутим, срубим бабла, двинем культуру в массы. Уууу! — уже восторженно провыл он, — Это просто шедевр какой-то!
Пушкина чуть кольнуло слово «шедевр» обращенное не нему или его
