Федор Годунов. Стылый ветер - Иван Алексин
— Да что случилось-то, Василий Григорьевич⁈ Яким⁈ — закрутил головой Порохня, с недоумением смотря то на одного, то на другого. — Что вы как два пса над костью сцепились⁈ Не время сейчас! Склады спасать нужно!
— И то! — деланно спохватился Подопригора, оглянувшись в сторону зарева. — На коней, товарищи! — властно рявкнул своим, разворачивая коня. — Не одолеем огонь, много добра сгорит!
Я рефлекторно дёрнулся следом, сдержался, сжимая рукоять незаряженного пистоля.
Нельзя Якима отпускать. Дураку понятно, что не пожар помогать тушить, он спешит. Скроется сейчас с глаз да и поскачет к другим воротам. Ищи его потом по перелескам! Вот только и не остановишь Якима никак! Порохня и так волком на Грязнова глядит, недоумевая; чего это воевода на своих кидаться начал? И не объяснишь. Вон сколько народу вокруг собралось, уши греют.
— Ладно. Чего уж теперь, — смирился я с неизбежным, как только отряд Подопригоры скрылся за домами. — Порохня, оставь пятерых воинов. Пусть трофеи соберут да до утра на стражу у ворот заступают. Остальные к складам. И отойдём в сторонку. Поговорить нужно.
Склады к моменту нашего появлениия уже почти потушили. Люди метались в багровых отблесках затухающего пламени, гремели вёдрами, оттаскивали в сторону куски дымящейся кровли. Чуть в стороне несколько мужиков увлечённо избивали двух мародёров, что-то сердито им при этом выговаривая. Рядом у стены небольшой деревянной церкви, сняв шапки, стояли с десяток стрельцов, обступив четыре окровавленных трупа.
— Эва, — кинулся в их сторону Косарь. — Никак стражу порубили, ироды!
— Вестимо, порубили, — проводив стрельца взглядом Грязной. — При живой страже склады не поджечь. Хорошо, что людишки вовремя спохватились. Не дали беде случится.
— Именно так, Василий Григорьевич, — сунулся к нам из толпы Глеб, отбив поклон. — То церковный служка. — мотнул он головой себе за спину, — животом сильно маялся. Вот и выскочил ночью во двор. А там холопы Долгорукого как раз красного петуха пускают. Он к колокольне и кинулся!
— А почему он решил, что это именно княжьи холопы были? — поинтересовался Тараско.
— Так в лицо их признал. Не по разу рядом с князем в церкви видел.
— Это хорошо, — кивнул я удовлетворённо головой. Было у меня опасение, что в поджоге сгоряча моих людей обвинить могут. Мол, стоило чужаков в город впустить и сразу беда. А потом ещё и воеводу с его людьми и стражей у ворот перебили. Так что этот глазастый служка очень вовремя нужду справлять побежал. — Порохня, — оглянулся я на мрачного как туча атамана. По дороге от городских ворот к детинцу он вновь поручился за Якима и теперь оглядывался по сторонам, в тщетной попытке разглядеть своего побратима. — Со своими людьми до утра у складов встанешь. Вроде грабить их, пока, не собираются, — покосился я на продолжающуюся расправу над мародёрами, — но так оно надёжнее будет. А ты, Василий Григорьевич, собери хоть часть копейщиков Глеба и Кривоноса и в дом воеводы въезжай. Раз я второго воеводы на пожаре не вижу, будем власть в городе в свои руки брать.
— Сделаю, — кивнул мне боярин. — А Якима здесь нет, — оглянулся он на атамана. — Так-то!
Порохня промолчал. Только желваки на скулах заиграли.
— Ладно, дядько Данила, — оглянулся я на атамана. — Чего уж теперь. Завтра вместе соберёмся и думать будем, как дальше поступить. И чего от Подопригоры теперь ожидать, тоже обсудим.
Обратно домой я с друзьями вернулся уже под утро, когда над домами чуть высунулся краешек солнечного диска, густо напитав облака на горизонте тёмно-багряными красками. Ввалились наощупь сквозь тёмные сени в комнату, замерли у двери, вслушиваясь в царивший в доме сумрак.
— Кто здесь⁈ — выдохнул Тараско Малой, оттесняя меня плечом в сторону двери.
Характерно стукнуло кремнием о кресало. Вспыхнувший огонёк робко раздвинул тьму в стороны, осветив склонившееся над лучиной лицо.
— Подопригора! — выдохнул Мохина, со скрежетом потянув саблю из ножен. — Тараско, к выходу с Фёдором пробивайтесь!
Ага, пробивайтесь. Раз кроме Якима в доме никого нет, значит его люди во дворе затаились. И сейчас, когда ловушка захлопнулась, наверняка нас возле двери поджидают. Уж лучше дверь чем-нибудь подпереть, да в осаду сесть. Может кто, услышав крики и звон оружия, на помощь прийти успеет. Вот только ещё и с Подопригорой как-то справится надо.
— Охолони, Мохина. Нет здесь больше никого. Один я. Весь отряд в слободе дожидается.
— А что так?
Не скажу, что я Якиму на слово поверил. Но не зря же он один нас в доме дожидался. Могли же просто в сенях подстеречь и всей толпой сразу набросится. Выходит, Яким о чём-то хочет договориться. Значит, есть вариант без поножовщины обойтись. Так почему бы и нет? Глотки друг другу резать, мы всегда начать успеем. Тем более, что резать, если что, будут скорее всего нам, а не наоборот.
— Поговорить хочу, — ожидаемо ответил Подопригора. — Вот только они знают? — со значением поинтересовался он, мотнув головой в сторону моих друзей. — Или нам лучше с глазу на глаз беседу вести?
— Ишь шустрый какой; с глазу на глаз! — возмутился Мохина. — Да что тут думать, Фёдор! Режем его, а потом из дома попробуем пробиться!
— Погоди, Петро. За сабли схватится, мы всегда успеем, — я отодвинул плечом Тараску и сел на лавку возле стола. — Знают. Говори, что хотел.
В полумраке повисла тишина; напряжённая, тягучая, давящая тревогой на плечи. Вдалеке закукарекал петух, приветствуя восходящее Солнце. Его поддержал другой, гораздо ближе, будоража своим криком округу.
— Говори! Чего молчишь! — первым не выдержал Мохина, шагнув в обход стола. В тусклом свете лучины, мелькнуло лезвие клинка.
Придвинулся ближе и Тараско, плотной тенью сопя за моей спиной.
— Неужто, Годунов? Я сначала подумал, что это Дмитрий с отрядом Грязнова тайно на Русь вернулся. Вот только зачем бы ему таиться? Его здесь с почестями ждут. Да и молод ты для сына Грозного. Тому, по слухам, годков поболе будет.
— А если и Годунов? Тебе что за интерес? — усмехнулся я, вглядываясь в едва проступающее во мраке лицо.
— Понять хочу, почему Порохня за тобой пошёл. Он ведь тоже
