Федор Годунов. Стылый ветер - Иван Алексин
О том, что Долгорукову проще моего боярина просто прирезать, чем за собой из города тащить, я старался не думать. Но если так, то хоть отомстить попробую!
Ночной Елец ожил. По улицам в сторону яркого зарева нависшего над стеной городского кремля, бежали люди. Со всех сторон доносились крики, ругань, плач. Мимо, заставляя людей испуганно шарахаться в разные стороны, проскакал какой-то воин, яростно пришпоривая коня.
Мы быстро пробежали по центральной улице, ведущей в Кремль, свернули в тёмный переулочек, проскочили вслед за Косарем через чей-то двор, срезая путь и вывалились прямо к сторожке у ворот.
Здесь было светло. С десяток всадников крутящихся перед распахнутыми воротами, несколько распростёртых тел под копытами коней, багровые блики на стенах от света горящих факелов.
— Ну что, Архип, — чуть тронул коня Долгоруков, всматриваясь в подбегающих людей. Ну да. Находясь под факелами так просто бегущих по тёмной улице людей не разглядишь. Вот и ошибся князь, приняв нас за посланных за моей головой холопов. — Сделали дело?
— Уходить нужно, князь. Весь город уже проснулся. Как бы сюда не прибежал кто.
Грязной! Жив старик! И не только жив, но и, похоже, сумел елецкого воеводу в своей лояльности как-то убедить. Не похож он на пленника.
— Не набегут, — отмахнулся Долгоруков. — Все на пожар сбегаются. Арх… — развернулся он было к нам и охнул, заваливаясь с коня на бок.
— Бей! — взревел боярин, вновь взмахивая саблей.
Из-за моей спины щёлкнули луки, сбивая всадников с коней. Грохнул одиночный выстрел из пистоля.
Холопы Долгорукова развернули было в нашу сторону коней, но так и бросили их в атаку, оседая под градом стрел.
— Руби их! — во главе двух десятков всадников ворвался в ворота Подопригора. — Не жалей изменников!
Через несколько мгновений всё было кончено.
— Как ты, Василий Григорьевич? — подошёл я к соскочившему с коня Грязному. От души обнял старика. — Опаска была, что убьёт тебя Долгорукий.
— Там я же заодно с ним стал, — весело засмеялся боярин и подойдя к окровавленному воеводе, небрежно пнул его ногой. — Вместе на Москву бежать собирались. Уж больно много этот пёс мне за измену посулил.
Долгорукий неожиданно дёрнулся, захрипев, открыл стекленеющие глаза, выдавил, выплёвывая слова вместе с кровью.
— Государь!
— Аж ты ж! — Грязной, матерно плюясь, быстро вогнал клинок в горло недобитого врага.
— Государь?
Я оглянулся и мысленно простонал, проклиная живучесть воеводы. Замерший за спиной Подопригора, потянулся к клинку.
Глава 5
— Что, прямо здесь, у всех на глазах застрелишь, москаль? — со злым задором поинтересовался Подопригора, с интересом наблюдая за тем, как Грязной потянулся к пистолю. — Тебя же мои хлопцы на месте порубают. Не посмотрят, что за воеводу здесь.
Ну, да. Как раз рядом казаки из отряда Подопригоры спешились, увлечённо потроша трупы врагов. Потому и в нашу сторону особо не глядят. Но на выстрел в их командира внимание обратят; тут можно не сомневаться.
Глухой щелчок послужил исчерпывающимся ответом. Бывший опричник ни на мгновение не заколебался, не обратив на угрозу никакого внимания. Вот только колесцовый пистоль, вопреки своей хвалёной надёжности, сделал осечку. Боярин, глухо выругавшись, тут же отбросил его, схватившись за саблю.
— С ума выжил, старик⁈ — Подопригора дёрнул коня в сторону, с трудом отбив молниеносный выпад Грязнова. — Смерти ищешь?
— Нашёл, чем испугать, — усмехнулся в ответ боярин, продолжая яростно атаковать казака. — Я смерти и раньше не боялся. А теперь-то чего? Фёдор, не лезь! — рявкнул он, заметив, что я дёрнулся в их сторону. — Ты здесь не при чём будешь! Эка невидаль; взбесился старик, да зарубил казака, что ему с первой встречи не люб был.
Легко сказать, не лезь! Мне что же; просто стоять и смотреть, как мой ближник сейчас голову понапрасну сложит? Потому как Подопригора в мастерстве Грязному явно не уступал и, выдержав первый натиск, начал напирать сам, пользуясь преимуществом конного над пешим. Вот и получится в итоге, что и я верного сторонника лишусь, и, Подопригора, узнавший мою тайну, выживет. Нет, так не пойдёт!
Впрочем, вмешаться в завязавшуюся между боярином и казаком схватку, я не успел.
— Вы что творите⁈ Совсем ошалели⁈ — с яростным рёвом вклинился между рубаками Порохня. — Яким⁈ Опять ты за своё⁈ Я тебе что говорил⁈
— Он сам на меня накинулся, Порохня, — зло оскалился Подопригора, сдавая назад. — Вон, хоть Фёдора, спроси!
И смотрит на меня этак задорно, с вызовом. Мол, если не подтвердишь, так и я молчать не буду. Прямо сейчас перед всеми о том, что узнал, расскажу. Тем более, что и люди, забыв на время о сборе трофеев, вокруг нас собрались.
— Что случилось, Василий Григорьевич?
— Это отчего же на тебя воевода кинулся, Подопригора?
— На своих с саблей кидаться не след! Этак мы друг друга поубиваем!
Я заскрежетал зубами от бессилия, с ненавистью смотря на казака. Вот что теперь с ним делать? Попробовать всё же убить? Так численный перевес явно не в мою пользу выходит. Потому как рассчитывать я могу лишь на Тараску с Мохиной да Грязнова с двумя его холопами, что в конном отряде Порохни состояли. Сам же Порохня с остатками своего отряда ещё неизвестно как на моё «ничем не спровоцированное» нападение на его побратима отреагирует. Атаман мне присягу не приносил и себя в этом походе в качестве союзника позиционирует. В общем, не уверен я, чью сторону он и его люди примут. А за спиной Подопригоры два десятка бойцов стоит. И вот тут у меня сомнений нет; все за своего командира встанут. Всё же при всех недостатках и закидонах шебутного казака, одного достоинства у Якима не отнять. Умеет он к себе людей привязывать. Так умеет, что они за ним в огонь и воду пойти готовы.
Так что убить Подопригоры здесь и сейчас, вряд ли получится. Тут уж скорее он нас с Грязным похоронит. Но и отдавать своего боярина его людям на расправу, я тоже не собираюсь. Даже ценой раскрытия своего инкогнито. Кстати, в этом случае Порохня уже на моей стороне выступит. Не простит «порушенной поруки», что за своего друга давал!
— Прав, Подопригора,
