Утро нового века - Владимир Владимирович Голубев
— Обресков знает о Ваших мыслях, отче?
— Не считаю возможным обсуждать такие вещи вне церкви за Вашей спиной, государь! — твёрдо ответил мне собеседник.
— Я рад, что Вы придерживаетесь таких принципов, Ваше Святейшество!
— Я уже говорил Вам, государь, что только так мы сможем привести мир в лоно истинной церкви Христовой. — склонил голову Виссарион.
— Хорошо, Владыка. — я церемонно ответил тем же своему Патриарху.
— Так я могу рассчитывать, что Вы утвердите проект Румянцева, государь? — глава церкви был очень настойчив.
— Я буду думать, отче. — я постарался не показать своего раздражения.
— Могу я предположить, что недостаток финансов в казне является важным препятствием для Вашего согласия, государь? — выдохнул Виссарион, крепко сжимая свой посох.
— Можете, отче. — кивнул я, — Нам приходится откладывать строительство мостов, каналов, дорог, что меня весьма раздражает. А даже по первым прикидкам на умиротворение Польши по этому проекту нам потребуется очень существенные суммы, причём в весьма небольшие сроки — промедление может подорвать доверие верных нам поляков к нашему царству.
— Тогда я готов предложить Вам, государь, помощь церкви в данном вопросе. — мне показалось, что Патриарх сейчас сломает свой скипетр, так он вцепился в него.
— Вы смогли уговорить иерархов поддержать такое? И даже Митрополита Ефрема? — искренне удивился я.
— Вы его неправильно оцениваете, государь. — мягко улыбнулся Виссарион, — Владыка Ефрем алчен лишь для дела церкви, он готов умереть ради укрепления Православия. Будет ли он так держаться за злато, если на кону такое усиление истинной веры?
— Вы очень убедительны, отче! — теперь моя улыбка была широкой и открытой, — Хорошо, я распоряжусь, чтобы Земский приказ сделал все необходимые расчёты.
⁂⁂⁂⁂⁂⁂
Я обманул Патриарха? Нет, нельзя так сказать, нельзя! Но всё же… Я терпеть не могу всяческих эвфемизмов, вроде использовал или ввёл в заблуждение. Себе уж точно врать не стоит — прямой путь к тому, чтобы потерять ориентиры в этом безумном мире. Стать эдаким фараоном, живым Богом, я точно не хотел. Так что, с собой-то надо быть честным. Мой исповедник, отец Мартын, в этом со мной полностью согласен.
Откуда у меня такие мысли, вообще? Вот с Платоном я бы точно даже и не занимался этими играми — просто сказал бы ему как есть, а вот с Виссарионом это не пройдёт. Платон был моим другом, учителем, соратником, с ним было просто, а Виссарион, он другой. Но я сам искал такого, могущего повести за собой в вере, но преданного государству, послушного, но умеренно, яркого, но не самовлюблённого.
Я добился его избрания Патриархом, где-то лестью, где-то угрозами, где-то посулами, мне пришлось даже убить нескольких особо несговорчивых иерархов — я заплачу за это там, за гранью. Однако я уверен, что именно такой лидер сейчас нужен церкви. Её надо очищать от грязи, которую затягивало из мира — люди несовершенны, а церковь лишь отражает это. Одновременно церковь должна принимать в себя всё новых и новых прихожан, при этом выигрывая перед традиционными верованиями, для чего нужен умелый администратор.
Эх, мысли! Так обманул я его или нет? Я ведь хотел получить эти деньги! Польшу уже надо было присоединять — слишком уж далеко всё зашло. Порядок более или менее удавалось удерживать лишь в Малопольше, а в других провинциях царил полный хаос. При этом часть бунтовщиков прямо требовала присоединения. Крестьяне мечтали о лучшей доле, о царских подарках, жирных землях и низких налогах, а большинство безземельной шляхты хотело получить доступ к поместьям, деньгам, перспективам. Князь Малопольский прямо просил меня принять его удел в моё подданство, рассчитывая на карьеру в русской администрации.
Наступило самое время для присоединения. Даже Европа бы не заметила этого, больше обращая внимание на аппетиты Дании или Франции. Однако для такого нужны были серьёзные средства, что сейчас было затруднительно. Я проводил совещания со своими казначеями уже каждый день, чтобы найти деньги на войну и на разные замыслы, придерживал многие очень перспективные проекты, откладывал полное освоение Валахии и Славонии, мы даже существенно снизили поддержку переселенцам — они уже и сами могут себя обеспечить.
В таком положении найти деньги на польский проект было уж слишком сложно. Но и отказываться от него сейчас было просто безумием — ситуация уже явно перезрела и дальше могло стать только хуже. У меня было два пути получения необходимых средств, но вот давить на купечество мне не хотелось совершенно, и вариант с церковью мне казался предпочтительным.
Денег там накопилось довольно много: за последний год в связи с болезнью Платона и выборами нового Патриарха больших проектов не затевалось, изъять их было бы правильным. Но требовалось сделать это так, чтобы моё влияние на этот процесс не было заметным — не сто́ит злить церковных иерархов, прямо демонстрируя, что государство может ограбить их в любой момент.
Надо было уговорить Виссариона, заставить его принять проект как свой, чтобы именно патриарх убеждал епископов, да и моих чиновников, и ни у кого не возникло даже сомнения, что церковь всё сделала сама. Круг посвящённых был очень мал: Владыка Лука, бывший одним из ближайших помощников покойного Платона, руководивший у него эдаким отделом кадров, мой духовник, отец Ювеналий, мимо которого такая игра не могла пройти просто по определению, да моя жена, Ася, помогавшая мне. Ещё догадаться обо всём мог секретарь митрополита Варшавского, Галактион, но сей хитрый грек давно сотрудничал с моими тайными службами и хорошо умел держать язык за зубами.
Виссарион хотел стать настоящим Патриархом, вести за собой паству, для чего ему требовалось одержать победу в чём-то значительном, и польский проект очень подходил для этого.
Вот это можно было считать обманом? Отец Ювеналий сомневался, Ася же твердила, что такое никак обманом быть не может, коли выбор делал сам Виссарион. Я же позволял себе только размышлять об этом — строить из себя святого я точно не собирался, признаться Виссариону сейчас было слишком опасно и для проекта, и для дальнейших взаимоотношений… М-да, похоже, это станет очередной моей тайной, за
