Фрэнк Синатра простудился и другие истории - Гэй Тализ
Пятого ноября, когда Биллу Бонанно исполнилось тридцать два года, через пятнадцать дней после исчезновения старшего Бонанно, пятеро офицеров решили, что сыты по горло добровольным заточением, им нужна короткая передышка. Билл Бонанно согласился. Не похоже, что враги планировали напасть; странный был бы шаг, когда вся полиция поднята по тревоге; да и ему не мешало наконец сменить обстановку. Через одного из доверенных людей он уведомил Розали о том, что жив, – только об этом сообщил, но Розали большего и не ждала. Главный вопрос состоял в том, куда податься на отдых, не привлекая внимания. На юг штата нельзя: там аэропорты слишком хорошо патрулируются, их засекут даже при всей маскировке. Слишком далеко уезжать от Нью-Йорка тоже рискованно: вдруг произойдет что-то важное? Ехать надо было на машинах и ночью; после нескольких часов раздумий Бонанно решил устремиться в лыжные края Новой Англии. Никто из его людей на лыжи никогда не вставал и не собирался. Им просто хотелось движения, открытых дорог, ветра в лицо, чтобы прочистить мозги, хотелось перезарядить аккумуляторы машин, выгулять собак поодаль от гнетущего нью-йоркского пейзажа.
Выдвинулись они в тот же вечер, едва стемнело. По двое в машине; встречу назначили в большом мотеле близ Олбани. Зеленый «Кадиллак» Бонанно стоял запаркованный в соседнем квартале, под фонарем. Он подошел к нему неторопливо, осторожно, чутко вслушиваясь во все шорохи и звуки вокруг, держа пса на сворке левой рукой, правая – свободна, чтобы, если что, выхватить пистолет.
Поставив чемодан на землю, Бонанно обошел машину, покрытую пылью и опавшими листьями. Осмотрел крылья и капот на предмет отпечатков, как делал всегда, перед тем как открыть дверь: а вдруг в машину подложили бомбу? Убедившись, что машину не трогали с тех пор, как он прикасался к ней в последний раз, он сел за руль и включил зажигание. Машина завелась мгновенно, что его не удивило, поскольку свое авто он всегда содержал в безупречном порядке: менял аккумуляторы и другие запчасти задолго до того, как они переставали исправно действовать. Откинувшись на мягкую, прохладную кожу сиденья в ожидании Лабруццо, он по-новому ощутил свою привязанность к машине, к ее мощному, тихонько урчащему мотору, к поблескивающей приборной панели, оснащенной стерео. Это был большой комфортабельный автомобиль для высокого, тяжеловесного человека. Кажется, за последние недели нервного затворничества он прибавил четыре-пять кило, и теперь весит, по ощущениям, хорошо за сотню. В зеркале заднего вида было видно отражение, непохожее на его фото в газетах: лицо отяжелело, а борода, очки с простыми стеклами в роговой оправе и низко надвинутая шляпа придавали ему сходство с джазовым музыкантом, как Билл себе их представлял.
Лабруццо устроил собаку на заднем сиденье, револьвер спрятал под переднее, после чего машина медленно двинулась по переулкам Куинса, которые Бонанно знал как свои пять пальцев. Через полчаса, не проронив почти ни слова – слушали стерео, – они благополучно вырулили на автостраду и оставили огни города позади. Бонанно был доволен, что покидает Нью-Йорк. Он никогда особо не любил этот город, а с недавних пор и вовсе возненавидел. Часто он задумывался, как удивительно, что такое множество мафиози, чьи корни уходят глубоко в почву залитых солнцем полей Южной Европы, поселились в этих холодных, загаженных каменных джунглях, где полно полиции, пронырливых газетчиков и опасностей всех сортов.
Мафиозным боссам на юге или на дальнем Западе, в таких местах, как Боулдер, штат Колорадо, вне всяких сомнений, живется лучше, чем любому из пяти донов, чьи организации базируются в Нью-Йорке. Дон из Колорадо небось владеет компанией по грузоперевозкам или небольшим ночным клубом; у него под началом всего десять – двенадцать человек, из работы только контроль за подпольными казино да немного рэкета. Работает такой дон не круглые сутки, днем наверняка играет в гольф, а вечера проводит с семьей. Сыновья его оканчивают колледжи и становятся бизнесменами высшего ранга или адвокатами – так или иначе, учатся воровать, не нарушая закон.
У каждого из пятерых нью-йоркских донов в подчинении от 250 до 500 человек. Стало быть, примерно две тысячи мафиози – сорок процентов от пяти тысяч по всей стране – ютятся в одном городе, сражаясь с пробками и друг с другом. Какой бы силой ни обладали нью-йоркские доны, ни один из них не может чувствовать себя в безопасности. Зачем же оставаться тут, в Нью-Йорке? Бонанно, разумеется, знал ответ: где Нью-Йорк, там большие деньги, большой рынок, центр всего. Каждый день миллионы грузовиков въезжают и выезжают из Нью-Йорка, этого бандитского рая, города длинных теней, острых углов и прожженных мошенников. Большинство ньюйоркцев – от полицейских до проституток – жадны до наживы. Даже обычным гражданам явно нравится нарушать закон, так или иначе обманывать систему. Игорный бизнес, самое выгодное из дел мафии, успешен в том числе благодаря нелегальности. Если бы законодатели вздумали узаконить букмекерство, дела наверняка бы пошли хуже, ибо клиенты лишились бы того благословенного чувства, когда ты хитрее системы, обставил полицейских и судейских – всего-то сделав ставку. Похожее чувство они испытывали сорок лет назад, в годы «сухого закона», когда общались со своим бутлегером или заходили в тайный магазинчик со спиртным.
Вдобавок Нью-Йорк – бесподобное место для укрытия. В толпах этого города легко затеряться, раствориться в мельтешении размытых, смутных теней. Люди в Нью-Йорке не лезут в чужие дела, не суют нос к соседям, и это великое преимущество для тех, кому надо скрыться. Бонанно знал, что один из приспешников отца, человек по имени Джозеф Морале, двадцать лет прятался от федеральных властей, но не прекращал деятельности и почти все время жил в своем доме в Куинсе. Он приходил и уходил в разные часы, ни разу не последовав предсказуемой схеме, а его семья была достаточно обучена, чтобы не выдать его ни словом, ни жестом.
Отец Билла однажды на год с лишним залег на дно в Бруклине, во время бандитских разборок 1929‑го – 1930‑го, когда конкурирующий босс выдал «контракт» на его умерщвление. Билл Бонанно был уверен в том, что если отец жив, он может бесконечно прятаться в Нью-Йорке, так
