Фрэнк Синатра простудился и другие истории - Гэй Тализ
Вернувшись в Аризону, Билл сразу пошел на прием к врачу. Его в тот год периодически мучили боли в животе, и медицинское обследование обнаружило у него язву желудка.
* * *
Вряд ли поездку Бонанно, Лабруццо и других мафиози через штат Нью-Йорк в Новую Англию можно было квалифицировать как отпуск: в основном каждый день сводился к наматыванию сотен километров, по ночам оставались в мотелях, смотрели телевизор и болтали между собой.
После Олбани они проехали Беннингтон, Вермонт и продолжили путь на север в Берлингтон, вдоль озера Шамплейн. Затем двинулись на восток в Нью-Гэмпшир, а два дня спустя – на юг, в Массачусетс. Маршрут каждое утро намечал один из команды, уроженец Новой Англии, а вечером они встречались в назначенном месте, регистрировались по двое в разных мотелях неподалеку друг от друга, но выбирали строго номера, оборудованные кухнями.
В местных магазинах они закупали продукты, а выгуляв собак, собирались ночью в номере Бонанно на ужин. Бонанно в своем чемодане привез различные специи и травы, а также кулинарную книгу Джеймса Бирда в мягкой обложке. Еду он готовил лично, другие убирали и мыли посуду. Его поразили современные мотели (не сравнить с «Луной» времен его отрочества): в дополнение к оснащенным всеми удобствами кухням, там были машины для приготовления льда, вибромассажеры на кроватях, ковры на полах, цветные телевизоры, коктейль-бары с рум-сервисом.
Самой приятной частью путешествия для Бонанно было просто ехать – десятки километров без пробок и остановок на светофорах, смотреть на маленькие тихие городки, представлять, как мирно там живут люди. Иногда мимо проезжали машины с молодыми людьми за рулем, с лыжами, привязанными на крыше, с налепленными на окна эмблемами колледжей и греческими буквами – знаками студенческих братств. Эту символика напоминала Биллу, как же далеко он отошел от студенческой жизни, еще десять лет назад столь привычной.
Перемены приходили постепенно, неспешно, растянулись на годы, так что он сам не смог бы с точностью определить, когда переступил порог отцовского мира. На протяжении учебы в колледже, куда он поступил летом 1951‑го и, несмотря на перерывы, окончил его в конце 1956‑го, он вел, что называется, двойную жизнь. Временами, особенно когда отец был в конфликте с другими боссами или подвергался травле со стороны федеральных агентов, Билл ощущал и долг, и желание встать плечом к плечу с отцом, оказать ему словесную и моральную поддержку, хотя отец ни о чем подобном не просил, а, напротив, твердил, что Биллу нужно учиться и концентрироваться на занятиях. В иные моменты Бонанно-младший и сам думал исключительно про жизнь в кампусе: он добросовестно посещал занятия, участвовал в студенческих кружках, болел за футбольную команду. Он был общителен и щедр, пользовался популярностью у сокурсников, никогда не оставался без машины и девушки.
Но долго хранить концентрацию он не умел: если предмет не давался ему легко, интерес быстро исчезал. В старшей школе он привык получать хорошие оценки при минимуме затраченных усилий, поскольку интернат дал ему приличный запас знаний, но в колледже такого преимущества у него уже не было. К тому же его довольно часто отвлекало беспокойство за отца, с годами все более сильное, и множество противоречий, которые он осознавал в себе самом. Билл не хотел быть наследником отцовских проблем, не хотел, чтобы его имя отождествлялось с бандитизмом, не хотел, чтобы его полоскали в прессе и осуждали, но не хотел и отмежевываться от жизни отца, оправдываться или защищаться от нападок, тем более что он вовсе не считал отца виновным в преступлениях против общества, иногда чувствуя, что все как раз наоборот – это общество использует таких людей, как Джозеф Бонанно, заставляя платить за грехи системы. Так или иначе, невзирая на то, сколь пагубными последствиями для него все это могло обернуться, Билл не мог, да и не хотел идти против отца. Его эмоциональная связь с отцом отличалась такой крепостью, что превосходила обычные узы сыновней преданности; она была сильнее, лишена всего рассудочного, было в ней единство в жизни на острие и романтика опасностей и риска; ощущалось в отношении Билла к отцу и нечто религиозное – сочетание слепой веры, страха, обрядов и любви. Периоды долгой разлуки странным образом сближали их, превращая каждую встречу в событие, в праздник радостного единения; а во время многомесячных расставаний в юношеском воображении и в памяти Билла старший Бонанно вырастал в абсолютное, непререкаемое божество, каким, разумеется, не был в действительности.
Джозеф Бонанно отличался красотой, сочетавшей в себе силу и спокойствие. У него были кроткие карие глаза, четко выписанные черты лица, вечно полного благодушия – оно бросалось в глаза даже на фотографиях, снятых в полиции. Учитывая, что полицейские фотографы и репортеры таблоидов редко льстят своим моделям и обычно изображают всех подозреваемых в причастности к мафии в угрюмо-зловещем свете, Билл не раз удивлялся тому, как отец смог сохранить изящный, интеллигентный вид почти на каждом из сотен снимков в газетах и на полицейских плакатах, расклеенных по городу, включая и последние, распространившиеся после его исчезновения. «Никогда не показывай своих чувств», – говорил Джо Бонанно сыну, и Билл старался следовать совету. Ему вспомнился давний случай, когда он принял приглашение прийти на встречу выпускников в старом интернате. После небольшой приветственной речи, в которой он выразил надежду, что и его дети смогут когда-нибудь вкусить благ бесподобной образовательной системы и строгих принципов, он прошел, улыбаясь, через всю сцену и пожал руку директору, выгнавшему его из кампуса.
Путешествуя по Новой Англии, Билл припомнил еще несколько событий из прошлого, которые в свое время казались незначительными, но теперь, в ретроспекции, вскрыли всю двойственность его детской жизни, битв, которые он вел внутри себя, сам того не ведая. Тогда он знал лишь одно: вся его жизнь подчинена человеку с мягким голосом в шелковых костюмах, который каждую зиму приезжал из Нью-Йорка положить конец его одиночеству, давал советы как оракул, предлагал старинные лекарства от современных болезней. Билл вспомнил, как отец выводил его в полуденный час под солнце пустыни, усаживал на стул и наклонял его голову так, чтобы жаркие лучи били прямо в левое ухо, – он говорил, что так перестанет гноиться; и переставало. Вспомнил летний день на Лонг-Айленде, когда сестра сильно порезала ногу, перелезая через забор, и отец усадил ее на стол, выдавил на рану сок лимона и так
