Фрэнк Синатра простудился и другие истории - Гэй Тализ
Билл Бонанно был уверен в том, что при желании и сам сможет сколько угодно скрываться в Нью-Йорке. Он верил, что обладает дисциплиной, что не станет паниковать при приближении поисковых команд, и что есть в нем талант становиться неуловимым. Даже сейчас, когда он вел машину по автостраде штата Нью-Йорк, строго соблюдая ограничение скорости, он бдительно следил в зеркале заднего обзора за едущими следом машинами, за сигналами габаритных огней. Обгоняя ту или иную машину, он успевал взглянуть на ее корпус, номерной знак, и, по возможности, на лицо водителя; если задняя машина шла на обгон, его реакции мгновенно обострялись. Он старался держать дистанцию с другими, менял ряд и при необходимости сбрасывал скорость. Перед выездом он тщательно изучил карту, как делал всегда, и потому знал все съезды, все окольные пути, все возможные маршруты бегства.
Планируя задержаться на несколько дней в каком-нибудь городке, Билл непременно изучал расположение холмов и придорожных деревьев, что могли на время спрятать его от глаз тех, кто едет за ним. Он даже наносил на карту зоны прикрытия, в которые двинется, если почувствует слежку – места, где легко скрыться из виду благодаря резким поворотам, холмам, съездам на другие шоссе.
Например, если он оказывался на Лонг-Айленде и чувствовал, что кто-то повис на хвосте, то приводил предполагаемых преследователей в Гарден-Сити, где прекрасно был знаком с короткими дорогами, с которых удобно вдруг съехать, с местами, где дорога то поднимается в горку, то ныряет вниз и снова поднимается, отрезки пути, где машина на несколько секунд исчезает из виду, если не ехать совсем уж впритык. А еще Билл знал примерно семь разных въездов и выездов в Гарден-Сити, так что там мог почти наверняка избавиться от любой слежки, будь то федеральный агент или кто-то из недружественных «amici[74]».
Еще одной причина, почему Бонанно был уверен: прятаться он умеет, была связана с его легким отношением к одиночеству. Он еще подростком привык к нему в Аризоне, где жил один в номере мотеля, а потом в доме отца, всю осень и зиму, пока родители были в Нью-Йорке; так сложилось, когда в интернате ему запретили оставаться на ночь в кампусе после того, как он вместо посещения музея повел группу одноклассников в кино на весьма сомнительный с точки зрения морали фильм «Амбер навсегда». Он до сих пор помнит, как обидело его это наказание. К тому же его удивило, что отец не смог повлиять на директора, который в прошлом принимал от семьи Бонанно щедрые подарки, в том числе целые партии сыров и масла для школы с фабрики в Висконсине – и это в годы войны, когда часть продуктов выдавали по карточкам. Родители тогда жили в Нью-Йорке из-за дел отца и ничего не смогли сделать для Билла, кроме как поселить в мотеле «Луна», откуда он мог пешком дойти до остановки школьного автобуса.
В отместку за наказание Билл забрал свою лошадь из школьной конюшни и стал держать во дворе, позади мотеля. Та лошадь и карликовый пинчер (той же породы, что и пес, которого он вез сейчас на север штата) были его основными спутниками во время отсутствия родителей. Так он стал независим и самодостаточен. Каждое утро он вставал, готовил себе завтрак, а много вечеров скоротал в мотеле, слушая радио. Он помнил пулеметную речь Гарри Мура на шоу Джимми Дуранте и вселяющий уверенность голос доктора Кристиана[75]. Порой на закате он совершал долгие прогулки верхом по аризонской пустыне, мимо ранчо богачей, лачуг индейцев зуни, пропыленных ковбоев и участников родео, которые неизменно кивали ему, когда он проезжал мимо.
Его впервые посадили на лошадь в три года на Лонг-Айленде, и с тех пор он ездил по выходным на верховые прогулки с отцом и его подручными. Многие из людей Бонанно были отличными наездниками, с детства привыкнув к седлу на Сицилии, где ослы и лошади были основным средством передвижения. У Билла осталось немало фотографий, на которых он скачет вместе с другими мафиози по лесам Лонг-Айленда. Отец приказал сразу посадить его на взрослого коня, а не на пони, и его успехи в верховой езде компенсировали недостаток прочих спортивных достижений в средней школе.
Участие в командных видах спорта ограничивал не столько ушной недуг, сколько разъезды его родителей. Он было записался в футбольную команду тусонской средней школы, но к началу тренировок в августе опоздал, поскольку проводил лето у родителей в Нью-Йорке. Зимой и весной, когда родители наезжали в Аризону, он после школы спешил к отцу. Его жизнь протекала меж двух полюсов: либо в полном одиночестве, либо в окружении родни и друзей отца. Иной раз его посещало желание избавиться от этих крайностей, и спустя какое-то время после изгнания из кампуса он прихватил денег и сбежал. Сел в автобус до Нью-Йорка, ехал пять суток, по прибытии в терминал на 43-й улице близ Бродвея пересел на другой автобус и отправился на север штата, на семейную ферму в Миддлтоне, то есть совсем недалеко от места, куда он держал путь сейчас по автостраде штата Нью-Йорк. Его так и подмывало съехать с дороги и заглянуть на ферму, которую отец уже продал, но он устоял перед соблазном, хотя и не мог выбросить из головы давнее воспоминание о том, как приехал туда много лет назад и увидел, как расстроились фермеры: Джо Бонанно им уже звонил, а потом полетел в Тусон на поиски сына.
Через несколько дней старший Бонанно добрался до фермы, сначала – в ярости, но вскоре сменил гнев на милость. Он признался, что и сам в
