Фрэнк Синатра простудился и другие истории - Гэй Тализ
В компании, сносившей католическую церковь на южной стороне, он раздобыл изящный резной наличник, несколько молельных скамей и главное богатство – темную готическую исповедальню весом почти в триста килограммов, куда Гарольд планировал посадить Милли для общения с посетителями. Еще он договорился с чикагским дистрибьютором, который получал товар из Калифорнии, о закупке эротической литературы, секс-аксессуаров и фильмов. Чтобы защитить свои сокровища от воров, которые, как он предполагал, будут так же осаждать его заведение, как и те магазины, которые он патрулировал как сыщик, Гарольд купил несколько маленьких телемониторов и высоко под потолком замаскировал их деревянными готическими конструкциями.
Обороняясь от полиции, Гарольд присвоил своему бизнесу статус частного клуба, куда вход разрешен только клиентам, представившим подлинные удостоверения личности и подписавшим обязательство не сотрудничать с правоохранительными органами, которые отказывают ему в конституционном праве на свободу самовыражения. Такое заявление клиент был обязан не только подписать, но и прочесть вслух перед исповедальней, не ведая о том, что его голос записывает скрытый микрофон, а лицо снимает камера, спрятанная между складок лилового бархата, драпирующего исповедальню.
Рассудив, что его неординарному бизнесу нужно неординарное имя, которое привлечет внимание и легко запомнится, Гарольд припомнил, как его однажды назвала стюардесса, жившая с ним в одном доме. Как-то раз он, надравшись как свинья, стал колошматить в ее дверь, и открыв, она увидела, что на нем из одежды только прусский остроконечный шлем XIX века, а в руках средневековый щит и булава; немного оправившись от удивления, стюардесса произнесла: «Знаешь, Гарольд, все-таки ты настоящий псих». И с тех пор только так его и звала, «психованный Гарольд», или просто «псих», для краткости. Ему понравилось – а теперь, в 1970‑м, он решил, что название «У Психованного Гарольда» отлично отразит суть его заведения.
Именно это прозвище он использовал в объявлении, которое разослал в местные газеты и на телевидение, пригласив их на пресс-пати по случаю открытия. Психованный Гарольд Рубин обеспечил себе изрядную шумиху и продолжал пользоваться славой с тех самых пор, как втянулся в серию разборок с полицией благодаря своему сумасбродному поведению и якобы нарушению им закона. Его арестовали за отсутствие лицензии на массаж. Его дважды осудили за продажу непристойных книг; второй приговор включал в себя 1200 долларов штрафа и судебное предписание издать три тысячи «не грязных» книг и передать их в дар тюрьме Округа Кук. В начале 1973‑го он поместил в витрине вывеску «ДИКнем Никсона, покуда он не ДИКнул нас», которую его все же вынудили снять[39]. В 1974 году он попросил массажистку промчаться по муниципалитету своего родного Бёрвина. В 1975‑м, во время забастовки мусорщиков в Бёрвине, его во всеуслышание обвинили в том, что он вывалил кубометр конского навоза на ступеньки муниципалитета, и хотя обвинение он отрицал, оглаской в глубине души был доволен.
Постепенно его выходки и идеи-фикс, равно как и бесконечные столкновения с законом, переполнили чашу терпения Милли, которая вышла за него замуж, родила сына, но в конце концов бросила Гарольда и переехала во Флориду. Он пришел в бешенство. Наотрез отказался отдать любимого сына и напечатал в желтой газете «Screw» сообщение о том, что не считает себя обязанным выплачивать долги жены.
Какое-то время он заботился о сыне прямо в своем секс-шопе, где тот катался на трехколесном велосипеде среди клиентов, ожидающих массажа, пускающих слюну над выставленными в передней порнографическими книгами и журналами; такую атмосферу Гарольд считал более здоровой для ребенка, нежели та гнетущая, пуританская, в которой вырос он сам. Когда сыну исполнилось пять, Гарольд стал каждое утро возить его в детский сад и нанял няньку, чтобы сидела с мальчиком, пока он не вернется к ночи в свою окраинную квартиру, которую он снимал на паях с массажисткой.
Квартира эта была недалеко от дома его восьмидесятилетней бабки; ее он по-прежнему навещал регулярно. С матерью тоже общался довольно часто, а с отцом не разговаривал годами. Дед в 1974 году умер в возрасте восьмидесяти восьми лет, но ни Гарольд, ни бабка на похороны не пошли.
Квартира Гарольда Рубина декорирована в том же стиле 1890‑х, каким отличалась его первая студия. На стенах афиши рубежа веков, реклама сигарет «Fatima» и оправленные в красивую рамку десять акций компании «Stutz Motor Car». В гостиной немало антикварных вещей, например, есть стулья и кушетки старше его бабушки, до сих пор действующий фонограф Эдисона 1910 года, деревянный холодильник, музыкальный автомат «Паккард», столь же старинный автомат для жевательной резинки «Палвер» и другие экспонаты, напоминающие те, которые рекламировал бланк заказа в каталоге «Spiegel», еще когда дед Гарольда доставлял товары на лошадях и телегах.
В спальне Гарольд по сию пору тщательно хранит журналы с фотографиями обнаженной Дайан Веббер. Правда, рассматривает их значительно реже, чем в юности, но ему знаком каждый снимок в каждом выпуске, и все, что он знает о нынешней жизни и возрасте Дайан, ничуть не уменьшает ее чарующей свежести. По сей день, несмотря на весь его бизнес, который стал продолжением фантазий в подростковой спальне, он признает, что так и не нашел ту, которая смогла бы утолить страсть, порожденную Дайан Веббер.
* * *
Дайан Веббер сейчас сорок три. Она уже двадцать лет живет с мужем на роскошно декорированной яхте в Южной Калифорнии, решив оставить квартиру в Малибу и отдаться на волю волн.
Их сыну Джону девятнадцать; он живет и работает среди юго-восточных холмов Малибу, в нудистской колонии, которой владеет бывший фотограф Эд Ланге, высокий пятидесятипятилетний мужчина с аккуратно подстриженной седой бородкой. Ланге – уроженец Чикаго, но в 40‑х годах он перебрался в Калифорнию, где стал самым плодовитым в Америке фотохудожником, работающим с обнаженной натурой. Именно ему принадлежит большинство фотографий Дайан Веббер 50‑х – 60‑х годов.
Отец Дайан, писатель Гай Эмпи умер в 1963‑м, семидесяти девяти лет, в госпитале ветеранов Уодсворта, штат Канзас, завещав его персоналу свои медали
