Избранное - Алессандро Мандзони
Что сделал он? Дал пленникам свободу?
Но он ли это сделал? — Нет, солдаты!
Они на волю пленных отпустили.
Он не хотел исполнить вашей просьбы?
А мог он это сделать? — Но допустим,
Что он и мог. Обычаи войны
Вождю солдат священны. Он рискует,
Рискует многим, если он захочет
Их отменить. И это объясненье
Сомнительным вам кажется? И после
Он не был ваших почестей достоин?
Он Тревизану не хотел помочь?
Но без него рискованное дело
На личный страх задумал Тревизан,
О помощи просил он слишком поздно.
И граф не мог своих солдат вести
В опасный бой. И раз к позорной ссылке
Приговорен сенатом Тревизан
За это дело, — этим приговором
Оправдан граф. А дальше что? Кремона?
Но кто решил Кремону осаждать?
Кто дал приказ ввести войска в Кремону?
Граф Карманьола! Он не ожидал,
Что встретит там его мятеж народа.
Нежданный бунт Кремону охватил.
Его отряд не мог держаться. Слишком
Он был ничтожен для такой борьбы.
Граф отступил. Ни одного солдата
Не потерял он в этом деле. Там
Явился враг опасный, где не ждали
Найти вражду. А рисковать упрямо,
Настойчиво, без цели и нужды
Солдатами — безумно и опасно.
Граф совершил немало славных дел,
В Кремоне он обычного успеха
Не получил… Но в чем же здесь измена?
Вы говорите, что надменный вождь
На нас глядит презрительно и дерзко,
Что он давно позорит нашу честь,
Когда в ответ державному сенату
Дает отказ. А разве вероломство
Нам возвратит поруганную честь?
Ужели нам обман необходим?
Союз Венеции и графа Карманьолы
Был честно нами заключен когда-то.
Зачем же честно нам не разорвать
Такой союз, когда он нам не нужен?
И отчего позорным должен быть
Конец такой блестящей, славной дружбы?
Как! Даже это страшно нам? Позор!
И блеск побед, и гений кондотьера,
Любовь солдат и слава — вот чего
Венеция позорно испугалась!
Тот виноват, кто правду говорит.
О, стыдно мне! Когда сомненье в графе
Позорный страх нашептывает вам,
Ободритесь во имя вашей чести
И прогоните низкий этот страх.
О, будем лучше думать о себе!
Венеция не так глубоко пала,
Чтобы могла бояться одного,
Кто б ни был он. Оставим страх тиранам.
Страшна им доблесть. Славы боевой
Победный блеск в них зажигает зависть.
Не крепок трон их. Их прогонит прочь
Любой солдат, когда настолько дерзок,
Чтобы увлечь в мятеж свои войска.
Как слепы вы! Ужель опять к Филиппу
Вернется граф и увлечет солдат
Идти за ним дорогою измены?
Да разве герцог может позабыть
Когда-нибудь обиду? Он заслуги
Простить не может своему вождю.
Позволит ли он вновь к себе вернуться
Тому, кто мог его поставить трон?
Он этот трон сумеет опрокинуть,
Когда захочет. С подданным не мог
Ужиться герцог. Враг победоносный
В нем миролюбие разбудит? Нет!
И граф вернется к той руке кровавой,
Которая купила нож, чтоб грудь
Изгнанника пробить железом мести?
Я знаю, — страшен этот трибунал,
Перед которым я стою сегодня.
Но был бы я глубоко благодарен,
Когда б хоть здесь, хоть раз сказали мне
Всю правду этого запутанного дела.
Мои надежды, может быть, напрасны.
Быть может, ужас ждет меня. Но пусть!
Я говорю. Лишь ненависть слепая,
Одна она могла внести в сенат
Такое лживое, пустое подозренье.
Врагов у графа много; почему
Они врагами стали, я не знаю;
Но есть они; в плаще публичной мести
Они скрывают личную вражду.
И я сорвал их плащ. Когда в сенате
Я говорил, что цель моя одна, —
Что я хочу лишь блага государства,
Тогда я прав был… Говорил во мне
Не друг пристрастный графа Карманьолы,
Но верный долгу честный дворянин.
Нет, тех речей, которые в сенате
Я говорил, я не возьму назад.
Когда отцы сената согласились
Позвать вождя под видом совещаний
В Венецию с почетом небывалым,
Чтоб обмануть и погубить его, —
Тогда я прав… Я говорил, что надо.
И слов своих назад я не возьму.
Марино
Заботливые думы — все о друге.
Все позабыто. Дорог только он.
Марко
Нет, притворяться не по силам мне.
Я чувствовал, душа перевернулась
Во мне, когда такой позорный план
Предложен был и принят. Вы не правы.
Я думал не о друге. Честь страны,
Запятнанной предательством, я видел.
Мне слышалось — суровый, грозный суд
Презрительно ведут потомки наши
Над нашим вероломством, а враги
Смеются злобно нашему позору.
Меня коснулось первое дыханье
Бесславья родины, и вдруг холодный ужас
Обжег огнем мне дрогнувшее сердце…
Мне было больно, стыдно. Вы сказали…
Взволнованный и возмущенный духом,
Весь полный жалости к несчастному вождю,
Я мог молчать? Я должен был молчать?
Я виноват? Я виноват, что думал
Я в этот миг о славе государства.
Позор ему не может быть полезным…
С достоинством оно найдет…
Марино
Довольно.
Я слишком долго слушал, чтоб узнать
Поближе ваши мысли. Это нужно
Для нашего Совета. Он решил
Дать вам возможность передумать снова
И лучше взвесить дело. Может быть,
Казалось нам, посмотрите трезвее
Вы на дела и нужды государства.
Но мы ошиблись. Показалось вам,
Что я намерен защищать пред вами
Декрет сената? Странная мечта!
Вы призваны к допросу. Ваше дело, —
Одно оно решается теперь.
Не думайте о родине. Довольно
Вам будет дум сегодня о себе.
Другим рукам заботы государства
Доверены. И твердо держат их
Спокойные, уверенные руки.
Красивым снам мечтательно не верят
