100 арт-манифестов: от футуристов до стакистов - Алекс Данчев

В отличие от искусства однонаправленного, ситуационистская культура станет искусством диалога, искусством взаимодействия. Сегодня художники — при всей видимой культуре — совершенно обособлены от общества и точно так же обособлены друг от друга конкуренцией. Оказавшись в этом тупике капитализма, искусство отреагировало тем, что оставалось по своей сути однонаправленным. Столь замкнутую эпоху примитивизма нужно заменить всеобщей коммуникацией.

На следующем уровне каждый станет художником, т.е. целостным производителем-потребителем тотального культурного творчества, что способствует быстрому растворению линейных критериев новизны. Каждый будет ситуационистом, так сказать, когда наступит многомерная инфляция тенденций, опыта или радикально различающихся «школ», — не последовательная, а одновременная.

Мы откроем то, что исторически станет последним из ремесел. Роль ситуациониста как любителя-профессионала — антиспециалиста — это опять-таки специализация вплоть до экономического и интеллектуального изобилия, когда каждый становится «художником» в том смысле, что художники не дошли до устройства собственной жизни. Однако последнее ремесло в истории настолько близко обществу без постоянного разделения труда, что, когда оно появилось в среде СИ, ему, как правило, отказывали в статусе ремесла.

Тем, кто не понимает нас должным образом, мы говорим с нескрываемым презрением: «Ситуационисты, судьями которых вы, возможно, считаете себя, однажды будут судить вас. Мы ждем поворотного момента, когда мир лишений во своих всех проявлениях окажется уничтожен. Таковы наши цели, и в будущем они станут целями человечества».

М71. Клас Олденбург.

Я за искусство (1961)

 Текст первоначально составлен для каталога выставки «Окружение, ситуации и пространства» в галерее Марты Джексон в Нью-Йорке в мае — июне 1961 г.; затем переработан для открытия крупномасштабной экологической работы «Магазин» в студии художника на 2-й Восточной улице в Нью-Йорке в декабре 1961 г. Опубликован в журналах Store Days: Documents from The Store (1961) и Ray Gun Theater (1962) (Нью-Йорк, 1967).

Клас Олденбург (родился в 1929 г.) — шведско-американский поп-художник и скульптор. С конца 1970-х гг. он работал в тесном сотрудничестве со своей второй женой, голландско-американским историком искусства и скульптором Кузье ван Брюгген (1942–2009). Они специализировались на огромных абсурдистских общественных памятниках, экстравагантных и банальных одновременно, — их прообразом стала знаменитая «Помада» («Восхождение») Олденбурга на тракторных гусеницах (1969), установленная в Йеле, — таких как, например, «Упавший конус» (2001), перевернутый рожок мороженого на крыше торгового центра в Кельне.

Олденбург сделал карьеру на том, что превращал обычные вещи в экстраординарные. Он стал заметной фигурой в хеппенингах конца 1950-х годов: анархических, по наброску сценария групповых перформансов с использованием скульптурного реквизита и декораций — нью-йоркской версии экспериментальной работы гутай (M66), — где актерами были друзья и родственники художника. Эти постановки были его «Театром бластеров». В 1960-х годах он начал делать мягкие скульптуры большого размера («Гигантский сэндвич с беконом, салатом и помидорами», «Гигантские окурки»). Мягкие скульптуры — его лучший фокус. Они удовлетворяют все основные потребности. Некоторые из них безошибочно фаллические — кухонные блендеры, тюбики зубной пасты. Другие основаны на женских формах. В то же время «Хлеб с изюмом, нарезанный» задумывался как своего рода Парфенон, а вдохновением для него послужила картина, которую художник видел в церкви Мадлен в Париже и которая словно превращается в хлеб. «У этого произведения много общего с экскрементами и сексом, — признался Олденбург, — а еще с нарезкой».

Олденбург редко и хорошо говорит. «Я волшебник. Волшебник оживляет мертвое». Согласно его манифесту, он — исчезающий художник, а Энди Уорхол, наоборот, вечный упрек пятнадцати минутам славы. Олденбург — спокойный, утонченный и высокообразованный, хрестоматийный пример видения поп-арта и языка поп-арта. «Все, что мне нужно, — чтобы что-нибудь застряло у меня в голове. Как, например, нос Генри Миллера. Он такой странный и толстый. А потом он попадает в систему аналогий. Нос превращается в пожарный кран; вилка — в телефонную будку с монетками; телефон — в автомобиль». Его манифест — великолепное слияние Уитмена и дада.

* * *

Я за искусство политическое, эротическое, мистическое, искусство, которое создает что-то новое, а не сидит на заднице в музее.

Я за искусство, которое растет, не зная о том, что оно — искусство, за искусство, которому выпал шанс начать с нуля.

Я за искусство, которое влезает в дерьмо повседневности и все равно оказывается на высоте.

Я за искусство, которое имитирует человека, которое может быть комичным, если нужно, или жестоким — каким угодно.

Я за все то искусство, которое берет начало в самих линиях жизни, которое извивается, расширяется, накапливается, брызжет и капает, искусство тяжелое, грубое, тупое, сладкое и глупое, как сама жизнь.

Я за художника, который исчезает и появляется в белой кепке, раскрашивая знаки и коридоры.

Я за искусство, которое вылезает из дымовой трубы, словно черные волосы, и рассеивается по небу.

Я за искусство, которое высыпается из кошелька у старика, отскакивающего от автомобильного крыла.

Я за искусство, которое выпадает из собачьей пасти и летит с крыши пятого этажа. Я за искусство, которое ребенок облизывает, после того как снимает фантик.

Я за искусство, которое дрожит, как коленки у пассажиров, когда автобус проезжает через яму.

Я за искусство, которое можно курить, как сигарету, и которое пахнет как пара ботинок.

Я за искусство, которое развевается, как флаг, и в которое можно сморкаться, как в носовой платок.

Я за искусство, которое надевают и снимают, как штаны, в котором протираются дыры, как в носках, которое едят, как кусок пирога, или выбрасывают с жутким презрением, как кусок дерьма.

Я за искусство, замотанное бинтами, я за искусство, которое хромает, и катается, и бегает, и прыгает. Я за искусство, которое фасуют в консервные банки, и искусство, которое выбрасывает на берег.

Я за искусство, которое извивается и хрюкает, как борец. Я за искусство, которое линяет.

Я за искусство, на котором можно сидеть. Я за искусство, которым можно ковырять в носу и об которое можно биться пальцами ног.

Я за искусство из кармана, из глубоких ушных каналов, из острия ножа, из уголков рта, искусство, которым можно ткнуть в глаз, искусство, которое можно носить на запястье.

Я за искусство под юбками и искусство давить тараканов.

Я за искусство общения тротуара с металлической тростью незрячего.

Я за искусство, которое растет в горшке, которое спускается ночью с небес, словно молния, которое