100 арт-манифестов: от футуристов до стакистов - Алекс Данчев
Магия и жизнь. У нас были связи и распределение физических благ, моральных благ и благ почестей. И мы знали, как передать тайну и смерть в грамматической форме.
Я спросил одного человека, что такое Закон. Он сказал мне, что это гарантия осуществления возможного. Звали этого человека Тарабарщина. Я его проглотил. Детерминизм существует не только там, где есть тайна. Но какое это имеет отношение к нам?
Долой истории о людях на мысе Финистерре. Мир без дат и договоров. Никакого Наполеона. Никакого Цезаря.
Определения прогресса по каталогам и телевизорам. Это всего лишь машины. И станции переливания крови.
Долой сублимации противостояний. Их привезли каравеллы.
Долой правду миссионерских народов, определяемую прозорливостью каннибала, виконта ди Кайру: ложь, повторенная много раз.
Но те, кто пришел, не были крестоносцами. Они бежали от цивилизации, которую мы пожираем, потому что мы сильны и мстительны, как Жабути [бразильская черепаха, персонаж-трикстер].
Если Бог — сознание Несотворенной Вселенной, то Гуараси [богиня солнца тупи] — мать живых существ. Жаси [богиня луны тупи] — мать растений.
Мы не строили догадок. Но обладали силой догадки. У нас была политика, или наука о распределении. И земная социальная система.
Миграции. Перелет из Соединенных Штатов. Долой городской склероз. Долой консерватории и утомительные размышления.
От Уильяма Джеймса до Воронова. Превращение табу в тотем, каннибализм.
Патриархальные семьи и дети, которых приносит аист: незнание реальности + отсутствие воображения + чувство авторитета по отношению к любопытному потомству.
Чтобы прийти к идее Бога, нужно начать с глубокого атеизма. А караибам это было не нужно. Потому что у них была Гуараси.
Сотворенные становятся Падшими Ангелами. Затем блуждает Моисей. Какое это имеет отношение к нам?
Еще до того, как португальцы открыли Бразилию, Бразилия открыла для себя счастье.
Долой индейца с факелом. Индейца как сына Марии, пасынка Екатерины Медичи и крестника дона Антонио де Мариса.
Счастье — доказательство самого себя.
В матриархате Пиндорамы [название Бразилии у тупи].
Долой Память, источник обычаев. Возродить личный опыт.
Мы любим конкретику. Идеи захватывают власть, сталкиваются друг с другом, сжигают людей на площадях. Мы должны подавлять идеи и другие парализующие факторы. Найти свой путь. Верить в знамения, верить приборам и звездам.
Долой Гете, мать Гракхов и двор Жуана VI [короля Португалии, последнего колониального монарха Бразилии до обретения независимости (1822)].
Счастье — доказательство самого себя.
Hicta [борьба] между тем, что можно было бы назвать Несотворенным и Творением, проявляется в постоянном противоречии между человеком и его табу. В ежедневной любви и капиталистическом образе жизни. Каннибализм. Поглощение священного врага. Ради превращения его в тотем. Приключение человека. Цель мира. Однако лишь чистейшим из элит удалось стать каннибалами во плоти и таким образом достичь высшего смысла жизни, избегая всех зол, определенных Фрейдом, зол катехизических. То, что происходит, не является сублимацией сексуальных инстинктов. Это термометрическая шкала инстинкта каннибала. Переход от плотского к выборочному и рождение дружбы. Привязанности, любви. Созерцательности, науки. Отклонение и перенос. А затем поношение. Низкий каннибализм в грехах катехизиса — зависть, ростовщичество, клевета, убийство. Это чума так называемых культурных христианских народов, именно против нее мы и выступаем. Каннибалисты.
Долой Аншиету [миссионера-иезуита XVI столетия], поющего об одиннадцати тысячах небесных дев на земле Ирасемы, и патриарха Жуана Рамальо, основателя Сан-Паулу.
Наша независимость еще не провозглашена. Вот как сказал Жуан VI: «Сын мой, надень эту корону на свою голову, пока какой-нибудь авантюрист не надел ее на свою!» Мы должны изгнать дух Брагансы [португальских королей того периода], законы и нюхательный табак Марии де Фонте [эмблему верности португальской традиции].
Долой социальную реальность, одетую и гнетущую, описанную Фрейдом. Реальность без комплексов, без безумия, без проституции и тюрем матриархата Пиндорамы.
М54. Андре Бретон.
Второй манифест сюрреализма (1929)
Впервые опубликован в двенадцатом и последнем выпуске журнала La Révolution Surréaliste 15 декабря 1929 г.
Этот второй манифест еще более суровый и теоретический, чем первый. Он касается отношений сюрреализма с коммунизмом — точнее, отношений сюрреалистического движения с Коммунистической партией — и с самим собой. Манифест знаменует позицию Бретона, объявленную незадолго до этого: союз с Троцким против ортодоксального сталинского коммунизма. И также свидетельствует о чем-то очень близком к очищению. Тон ледяной; речь идет о последних пунктах. Бретон тогда как раз недавно открыл Дали. «Искусство Дали, самое галлюцинаторное из известных на сегодняшний день, представляет собой настоящую угрозу. На пути возникли совершенно новые существа, явно злонамеренные. И это мрачное удовольствие — видеть, как ничто не может остановить их шествие, кроме них самих, и по тому, как они множатся и смешиваются, видеть, что они хищные существа». Как в искусстве, так и в политике.
Что касается движения, о нем Бретон писал позднее с характерным для него фатализмом: «Сюрреализм в то время напоминал мне разрушенный корабль, который в любой момент может либо пойти ко дну, либо с триумфом достичь земли, о которой говорил Рембо и где он наконец познал бы настоящую жизнь». Несмотря на галлюцинаторное шоу ужасов Сальвадора Дали, сюрреалисты оказались в безвыходном положении. Двадцать лет спустя это нашло выражение в пронзительном прозрении Барнетта Ньюмана: «Вместо того чтобы создать волшебный мир, сюрреалистам удалось лишь проиллюстрировать его».
Как ни странно, примерно десять лет спустя в Мексике Бретон и Троцкий совместно работали над манифестом революционного искусства (M59).
* * *
Сюрреализм, хоть его особая функция и состоит в том, чтобы критически исследовать понятия реальности и нереальности, разума и иррациональности, рефлексии и импульса, знания и «фатального» невежества, полезности и бесполезности, по крайней мере в одном отношении аналогичен историческому материализму — в том, что также исходит из «колоссального аборта» гегельянской системы. Мне кажется невозможным устанавливать какие бы то ни было ограничения — экономические, например, — на ход мысли, который в конечном итоге поддается отрицанию и отрицанию отрицания. Как принять тот факт, что диалектический метод можно обоснованно применить лишь к решению социальных проблем? Вся цель сюрреализма состоит в том, чтобы предоставить ему практические возможности, никоим образом не противоречащие друг другу в самой непосредственной области сознания. Я действительно не понимаю — в отличие от некоторых узколобых революционеров, — почему мы не должны поддерживать Революцию, если рассматриваем проблемы любви, сновидений, безумия, искусства и религии под тем же углом, что и они.
Как бы ни эволюционировал сюрреализм в сфере политики, как бы срочно нам ни отдали приказ рассчитывать только на пролетарскую Революцию в вопросе освобождения человечества — первичного состояния разума, —
