100 арт-манифестов: от футуристов до стакистов - Алекс Данчев
М51. Хосе Карлос Мариатеги.
Искусство, революция и декаданс (1926)
Датируется 3 ноября 1926 г., Лима, Перу.
Хосе Карлос Мариатеги (1894–1930) — перуанский журналист, активист, теоретик и влиятельный социалист. Его самая известная работа «Семь очерков истолкования перуанской действительности» (1928) до сих пор считается довольно актуальной как первый текст, где латиноамериканское общество анализируется с материалистических позиций. В тот же период, когда он написал этот манифест, он также основал журнал Amauta, служивший площадкой для дискуссий о социализме, искусстве и культуре в Перу и в Латинской Америке в целом. Двумя годами позже, в 1928 г., он сыграл важную роль в формировании Социалистической партии Перу (впоследствии Коммунистической партии) и стал ее генеральным секретарем. Мариатеги также приписывают фразу sendero luminoso al futuro («сияющий путь в будущее»), относящуюся к марксизму, которую позднее используют партизаны «Сияющего пути» в Перу (маоистской группы).
О Висенте Уидобро, важной фигуре, упоминающейся ниже, см. М43.
* * *
Важно как можно скорее развеять заблуждение, которое сбивает с толку некоторых молодых художников. Нам следует скорректировать некоторые поспешные формулировки и установить, что не все новое искусство революционно и является по-настоящему новым. Сейчас в мире сосуществуют два духа: дух революции и дух декаданса. И только первый позволяет отнести стихотворение или картину к новому искусству.
Мы не можем принимать как нечто новое то произведение искусства, в котором нова лишь техника. Иначе это было бы заигрыванием с самой ложной из сегодняшних иллюзий. Никакая эстетика не может свести искусство к вопросу техники. Новая техника тоже должна отвечать новому духу. И если нет, меняются лишь внешние атрибуты. А революция в искусстве не удовлетворяется формальными достижениями.
Различить две категории среди современных художников непросто. Декаданс и революция; точно так же, как они сосуществуют в одном и том же мире, они могут существовать внутри одного и того же человека. Сознание художника — арена для борьбы этих двух духов. Иногда, почти всегда, эта борьба выходит за рамки понимания самого художника. Но в конечном счете один из двух духов одерживает верх. А другой остается задыхаться на арене.
Упадок капиталистической цивилизации выражается в распыленности и рассеянности ее искусства. В этом кризисе искусство прежде всего утратило свое сущностное единство. Каждый из его принципов, каждый из его элементов заявил о своей автономии. Отделение — самый естественный вывод. Школы множатся до бесконечности, потому что нет центробежных сил.
Но эта анархия, в которой умирает дух буржуазного искусства, непоправимо раздробленный и сломленный, предвещает новый порядок. Это переход от заката к рассвету. В этом кризисе элементы будущего искусства возникают по отдельности друг от друга. Кубизм, дадаизм, экспрессионизм и т.д. одновременно говорят о кризисе и предвещают переустройство. Ни одно движение не дает рецепта, но все вносят свой вклад (элемент, ценность, принцип) в его создание.
Революционная природа современных школ или направлений заключается не в создании новой техники. И даже не в разрушении старого. Она заключается в неприятии, отвержении и осмеянии буржуазного абсолюта. Искусство всегда питается, сознательно или бессознательно — не важно, абсолютом своей эпохи. Душа современного художника в большинстве случаев оказывается пуста. Литература декаданса — это литература без абсолюта. Но человек может совершить лишь несколько таких шагов. Он не может идти вперед без веры, потому что отсутствие веры означает отсутствие цели. А маршировать без цели — значит стоять на месте. Художник, который объявляет себя самым раздраженным скептиком и нигилистом, как правило, больше всех нуждается в мифе.
Русские футуристы приняли коммунизм, итальянские футуристы приняли фашизм. Есть ли лучшее историческое доказательство тому, что художники не могут избежать политической поляризации? Массимо Бонтемпелли говорит, что в 1920 г. он почти почувствовал себя коммунистом, а в 1923 г. [1922], в год, когда состоялся «Поход на Рим», он почти почувствовал себя фашистом. Теперь он всецело ощущает себя фашистом. Многие люди высмеивали Бонтемпелли за это признание. Я защищаю его; я считаю, что он искренен. Опустошенная душа бедного Бонтемпелли должна принять Миф, который Муссолини возлагает на свой алтарь. (Итальянский авангард убежден, что фашизм — это Революция.)
Сесар Вальехо пишет о том, что Айя де ла Торре считает, что в «Божественной комедии» и «Дон Кихоте» есть подводные политические течения, а Висенте Уидобро, напротив, утверждает, что искусство не зависит от политики. Причины и мотивы, стоящие за этим утверждением, настолько старомодны и безосновательны, что я не стал бы приписывать его поэту-ультраисту, полагая, что поэты-ультраисты способны говорить о политике, экономике и религии. Если для Уидобро политика — исключительно то, что происходит в Бурбонском дворце, мы можем наделить его искусство любой автономией, какой он только пожелает. Но дело в том, что политика для тех из нас, кто, как говорит Унамуно, рассматривает ее как религию, — сама ткань истории. В классические периоды, или периоды высшего порядка, политика может служить средством управления и внешней атрибутикой; однако в романтические периоды и кризисные режимы политика выходит на передний план.
Это видно по поведению Луи Арагона, Андре Бретона и их коллег — художников сюрреалистической революции — лучших умов французского авангарда — на пути к коммунизму. Дриё ла Рошель, хоть и находился в очень близком состоянии ума, когда писал Mésure de la France и Plainte contre I’Inconnu, не смог последовать за ними. Но поскольку и он не избежал политики, то неопределенно объявил себя явно реакционным фашистом.
В испаноязычном мире Ортега-и-Гассет отчасти несет ответственность за эту идею нового искусства, вводящую всех в заблуждение. Поскольку он не различал школы и направления, то не различал и, по крайней мере в современном искусстве, элементы революции и элементы декаданса. Автор «Дегуманизации искусства» [1925] не дал определения новому искусству. Вместо этого он принял за черты революции черты, характерные для декаданса. Это привело его, помимо прочего, к утверждению, что «новое вдохновение всегда, неизменно, космическое». Симптоматическая структура у него в целом верна, но диагноз неполон и ошибочен.
Метода недостаточно. Техники недостаточно. Несмотря на свои образы и современность, Поль Моран — продукт декаданса. Ощущение развращенности пронизывает его литературу. После недолгого заигрывания с дадаизмом Жан Кокто теперь представляет нам Rappel à l’ordre («Призыв к порядку»).
Важно прояснить этот вопрос, развеять самые последние заблуждения. Задача не из легких. Многие моменты трудно согласовать. Проблески декаданса часто наблюдаются в авангарде, даже когда, преодолевая субъективизм, который иногда заражает его, он хочет достичь поистине революционных целей. Идальго, думая о Ленине, говорит в многомерном стихотворении, что «грудь Саломеи» и «прическа
