100 арт-манифестов: от футуристов до стакистов - Алекс Данчев
По какой причине, спрашиваю я, гораздо более важной, чем другие, сновидения кажутся такими естественными и позволяют мне неограниченно созерцать настолько странную последовательность эпизодов, что она сбивает меня с толку даже сейчас, когда я это пишу? И все же я верю своим глазам и ушам; прекрасный день настал, зверь заговорил.
Если пробуждение человеку дается с трудом, если оно слишком резко разрушает чары, то это потому, что он был вынужден создать себе слишком бедное представление об искуплении.
4) С того момента, как его подвергнут методическому исследованию, когда с помощью средств, которые только предстоит определить, нам удастся записать содержание сновидений во всей их полноте (а это предполагает дисциплину памяти на протяжении нескольких поколений; давайте начнем с записи основных моментов), когда его график начнет заполняться беспрецедентно по масштабу и регулярности, мы сможем надеяться, что тайны, которые на самом деле тайнами не являются, уступят место великой Тайне. Я верю, что в будущем эти два состояния, сна и реальности, так противоречащие друг другу, разрешатся в своего рода абсолютную реальность — если можно так выразиться, сюрреальность. На поиски этой сюрреальности я и отправляюсь, уверенный, что ее не обрету, но не слишком озабоченный своей смертью, для того чтобы хоть немного не догадываться о радостях такого обладания.
Рассказывают историю, что Сен-Поль-Ру в былые времена каждый вечер перед сном вывешивал на двери своего поместья в Камаре объявление: «ПОЭТ РАБОТАЕТ».
Можно было бы сказать гораздо больше, но я просто хотел мимоходом затронуть тему, которая сама по себе потребовала бы очень долгого и гораздо более подробного обсуждения; я еще к ней вернусь. В данный момент я хотел просто отметить «ненависть к чудесному», бушующую в некоторых людях, — эту нелепость, под которой они пытаются ее похоронить. Обойдемся без жеманства, чудесное всегда прекрасно, прекрасное чудесно, и в самом деле, лишь чудесное может быть прекрасно.
Те, кто решит оспаривать наше право использовать термин «СЮРРЕАЛИЗМ» в том особом смысле, в каком мы его понимаем, ведут себя крайне нечестно, поскольку не может быть никаких сомнений в том, что это слово не было в ходу до нашего появления. Поэтому я определяю его раз и навсегда:
СЮРРЕАЛИЗМ, сущ. Психический автоматизм в чистом виде, с помощью которого предполагается выражать — устно, письменно или любым иным способом — настоящую работу мысли. Диктуется мыслью, в отсутствие контроля, осуществляемого разумом, и освобожден от каких-либо эстетических или моральных забот.
ЭНЦИКЛОПЕДИЯ. Философия. Сюрреализм основан на вере в высшую реальность определенных форм ранее забытых ассоциаций, во всемогущество сновидения, в бескорыстную игру мысли. Он стремится раз и навсегда разрушить все остальные психические механизмы и заменить их собой в решении всех основных проблем жизни. Следующие господа совершали акты АБСОЛЮТНОГО СЮРРЕАЛИЗМА: Арагон, Барон, Буффар, Бретон, Каррив, Кревель, Дельтей, Деснос, Элюар, Жерар, Лимбур, Малкин, Мориз, Навиль, Нолль, Пере, Пикон, Супо, Витрак.
Похоже, что до настоящего времени они единственные, и в этом не было бы никакой двусмысленности, если бы не случай с Исидором Дюкассом, о котором у меня нет информации. И, конечно, если судить о них лишь поверхностно, по результатам их работы, за сюрреалистов могли бы сойти многие поэты, начиная с Данте и, в его лучшие моменты, Шекспира. В ходе нескольких попыток, которые я предпринял, чтобы исключить то, что, злоупотребляя доверием, можно назвать гениальностью, я не нашел ничего, что в конечном счете можно было бы отнести к какому-либо другому методу, кроме этого.
«Ночи» Юнга сюрреалистичны от начала и до конца; к сожалению, здесь высказывается священник, хоть, без сомнения, и плохой, но все же священник.
Свифт — сюрреалист в своей озлобленности.
Сад — сюрреалист в садизме.
Шатобриан — сюрреалист в экзотике.
Констан — сюрреалист в политике.
Гюго — сюрреалист, когда он не глуп.
Деборд-Вальмор — влюбленный сюрреалист.
Бертран — сюрреалист в прошлом.
Раббе — сюрреалист в смерти.
По — сюрреалист в приключениях.
Бодлер — сюрреалист в морали.
Рембо — сюрреалист в том, как он жил, и во всем остальном.
Малларме — сюрреалист, когда он откровенен.
Жарри — сюрреалист в абсенте.
Нуво — сюрреалист в поцелуе.
Сен-Поль-Ру — сюрреалист в использовании символов.
Фарг — сюрреалист в атмосфере.
Ваше — сюрреалист во мне.
Реверди — сюрреалист дома.
Сен-Жон Перс — сюрреалист на расстоянии.
Руссель — сюрреалист как рассказчик.
И т.д.
Я хотел бы подчеркнуть следующее: они не являются сюрреалистами всегда, поскольку в каждом из них я нахожу определенное количество предвзятых идей, которых они — очень наивно! — придерживаются. Они держатся за них, потому что не слышали голоса сюрреализма, того, что проповедует и накануне смерти, и над бурей, потому что не хотели служить только ради того, чтобы играть чудесную партитуру в оркестре. Они были слишком гордыми инструментами и потому не всегда звучали гармонично[25].
Сюрреализм не позволяет тем, кто посвящает себя ему, бросать его, когда им заблагорассудится. Есть все основания полагать, что он воздействует на ум так же, как наркотики; подобно наркотикам, он создает определенное ощущение потребности и может подтолкнуть человека к страшному бунту. Кроме того, это искусственный рай, и вкус к нему рождается из критики Бодлера по той же причине, что и к другим. Таким образом, анализ таинственных эффектов и особых удовольствий, которые он может дать, — во многих отношениях сюрреализм кажется новым пороком, который, по-видимому, не обязательно ограничивается немногими счастливчиками; подобно гашишу, он обладает способностью удовлетворять разные вкусы — такой анализ нужно включить в настоящее исследование.
Сюрреализм, каким я его себе представляю, достаточно ясно доказывает наш полный нонконформизм, так что не может быть и речи о том, чтобы интерпретировать его на суде реального мира как доказательство защиты. Напротив, это могло бы лишь послужить оправданием полного состояния рассеянности, которого мы надеемся достичь здесь, ниже. Рассеянность Канта в отношении женщин, рассеянность Пастера в отношении «винограда», рассеянность Кюри в отношении транспортных средств в этом отношении глубоко симптоматичны. Этот мир лишь относительно созвучен мышлению, и инциденты такого рода — самые очевидные эпизоды войны, в которой я с гордостью участвую. Сюрреализм — это «невидимый луч», который однажды позволит нам одержать победу над противниками. «Ты больше не дрожишь, туша». Этим летом розы голубые, а дерево стеклянное. Земля, закутанная в свой зеленый плащ, производит на меня столь же слабое впечатление, как какой-нибудь призрак. Жизнь и прекращение жизни — решения воображаемые. А существование находится
