100 арт-манифестов: от футуристов до стакистов - Алекс Данчев
Отвращения дадаизма
Каждый продукт отвращения, способный стать отрицанием семьи, — это дада; протест с кулаками, где все существо вовлечено в разрушительное действие: дада; знание всех средств, до сих пор отвергавшихся стыдливым сексом удобного компромисса и хороших манер: дада; отмена логики — танца для неспособных творить: дада; любой общественной иерархии и уравниловки, созданной ради ценностей наших слуг: дада; любой предмет, все предметы, неясности, явления, чувства и точное столкновение параллельных линий — это орудия борьбы: дада; отмена памяти: дада; отмена археологии: дада; отмена пророков: дада; отмена будущего: дада; абсолютная и неоспоримая вера в каждого бога, который является непосредственным продуктом спонтанности: дада; элегантный и непредвзятый скачок от гармонии к другой сфере; траектория слова, брошенного, словно визжащая фонографическая пластинка; уважать все личности в их моментальной глупости: будь то серьезность, страх, робость, пылкость, энергичность, решительность, восторженность; избавить свою церковь от всех бесполезных громоздких аксессуаров; выплевывать неприятные или любовные идеи светящимся водопадом или нянчиться с ними — с крайним удовлетворением, что это нисколько не важно, — с той же мощностью в чащобе собственной души, очищенной от насекомых ради благородной крови, позолоченной телами архангелов. Свобода: ДАДА ДАДА ДАДА, рев напряженных цветов, переплетение противоположностей и всех противоречий, гротесков, несоответствий: ЖИЗНЬ.
М29. Рихард Хюльзенбек.
Первый немецкий манифест дадаизма (1918)
Зачитан как «Первый немецкий манифест дадаизма» в галерее Израиля Нойманна в Берлине в феврале 1918 г.; впервые опубликован в Der Zweemann (Ганновер, 1919); перепечатан в Dada Almanach (Берлин, 1920); затем переиздан как «Коллективный манифест дадаистов» (1920), его подписали Балль, Хюльзенбек, Тцара, Пьер Альбер-Биро, Ханс Арп, Георг Гросс, Франц Юнг, Рауль Хаусман (М32) и Марсель Янко, друг и союзник Тцары, который затем основал музей дадаизма в кибуце художников Эйн-Ход в Израиле. Примерно девяносто лет спустя в своем «Втором манифесте диаспористов» (M98) Рон Китай отдал дань уважения Тцаре и Янко как «евреям — основателям дадаизма».
Этот манифест раскрывает и иллюстрирует определенные установки дадаизма — «дада — это состояние разума» — уже само по себе удачное утверждение, высказанное Андре Бретоном, чье заключение звучит довольно по-дадаистски. Хюльзенбек за словом в карман не лез. Он назвал Курта Швиттерса «Каспаром Давидом Фридрихом дадаистской революции». Соблазн «взорвать» то одно, то другое напоминает Уиндема Льюиса (см. М17).
Рихард Хюльзенбек (1892–1974) был дадаистским барабанщиком, известным за выдуманные громкие африканские песнопения, которые кончались на «Умба! Умба!», а затем стал нью-йоркским психоаналитиком и работал под именем доктора Чарльза Р. Хюльбека. В «Постчеловеческом руководстве дадаизма» он, как считается, выражает основные качества жизни дадаиста: расточительство, похоть, очаровательную простоту и споры о рождении своей фонетической религии.
Именно Хюльзенбек возглавил переход от цюрихского дадаизма к берлинскому. Цюрих был защищенным местом, а Париж — определенно сибаритским. В Берлине на улицах шла революция. Коммунистическая партия Германии (КПГ), основанная Карлом Либкнехтом и Розой Люксембург, опубликовала свой собственный «Манифест Спартака» (1918). «Германия беременна социальной революцией, но социализм может воплотить в жизнь только мировой пролетариат». Социальная революция провалилась: спартаковское восстание подавили, а его лидеров пристрелили как собак. Союзник Хюльзенбека Рауль Хаусман писал: «В один несчастливый день [в 1919 г.] разлетелись вести об убийстве Карла Либкнехта и Розы Люксембург. Пролетариат был парализован и не мог очнуться от этого паралича… Поэтому нам пришлось усилить дада-акции: против мира, который не мог адекватно отреагировать даже на непростительные зверства». Дадаисты занимают место спартакистов и продолжают революционный проект. Революция в одной стране всегда была проблематичной; революция в одной области еще могла одержать верх. Художественные акции обрели больше смысла, чем когда бы то ни было. В том же году в первом номере журнала Der Dada Ефим Голышев, Хаусман и Хюльзенбек опубликовали манифест «Что такое дадаизм и чего он хочет в Германии?» (M32), явно вставая на сторону коммунистов — с дадаистским уклоном. Многие дадаисты были также и коммунистами, однако движение дада никогда официально не поддерживало партию или пролеткульт; комиссар просвещения в советском стиле, может, и напоминал изобретение дадаистов, но они питали отвращение к любого рода комиссарам.
В апреле 1919 г. Хаусман и Иоганнес Баадер «основали» республику дада, издав манифест, в котором поручили мэру Берлина передать им казну, а городским служащим приказали подчиняться только приказам авторов. К сожалению, республика дада была мертворожденной.
* * *
Искусство в своем исполнении и направлении зависит от времени, в котором живет, а художники — создания своей эпохи. Высшим искусством будет то, которое в своем сознательном содержании тысячекратно освещает проблемы сегодняшнего дня, то, которое уже разрушили взрывы прошлой недели, то, которое вечно пытается собрать свои конечности после вчерашней катастрофы. Лучшими и самыми выдающимися художниками будут те, кто каждый час вырывает остатки своего тела из бешеного водопада жизни, кто с кровоточащими руками и сердцами крепко держится за разум своего времени. Оправдал ли экспрессионизм наше ожидание искусства, которое должно служить отражением наших самых насущных забот?
Нет! Нет! Нет!
Оправдали ли экспрессионисты наше ожидание искусства, выжигающего в нашей плоти саму сущность жизни?
Нет! Нет! Нет!
Под предлогом взгляда внутрь себя экспрессионисты в литературе и живописи объединились в поколение, которое ждет не дождется почетного упоминания в истории литературы и искусства и стремится к самым респектабельным гражданским отличиям. Под предлогом пропаганды души они, в своей борьбе за натурализм, вернулись к жалким абстрактным жестам, предполагающим комфортную жизнь, лишенную содержания или борьбы. Сцены заполняют короли, поэты и всяческие фаустовские персонажи; теория мелиористской философии, психологической наивности, очень важной для критического понимания экспрессионизма, призрачно блуждает в умах людей, не предпринимающих никаких действий. Ненависть к прессе, ненависть к рекламе, ненависть к сенсациям типичны для людей, предпочитающих уличному шуму уютное кресло и даже гордящихся тем, что их обманывает каждый мелкий спекулянт. Это сентиментальное сопротивление временам, которые не лучше и не хуже, не реакционнее и не революционнее других времен, это слабое сопротивление, заигрывание с молитвами и благовониями вместо того, чтобы заряжать свою картонную пушку аттическими ямбами, — вот свойство молодежи, которая никогда не умела быть молодой. Экспрессионизм, открытый за границей и в Германии, верный своему стилю, превращенный в роскошную идиллию и надежду на хорошую пенсию, ничего общего не имеет с усилиями активных людей. Подписавшие этот манифест с боевым кличем:
