Томас С. Элиот. Поэт Чистилища - Сергей Владимирович Соловьев
Пришел к завершению «долгострой» – книга об «определении культуры», начатая в 1942 году. «Моя цель – помочь определить слово, слово культура». Один из основных тезисов его книги – культура неразрывно связана с религией. Элиот критически относился к формам культурного «действия» в послевоенном мире, резко критиковал создание ЮНЕСКО («туманные схемы…»).
В это же время Мэри Тревельян перешла работать в ЮНЕСКО. Ее направили в Бирму. Элиот слал ей шутливые письма и отправил один из двух комплектов папских четок.
Двенадцатого февраля король Георг VI лично вручил Элиоту орден «За заслуги». Через неделю он встретился с королевской четой на представлении «Убийства в соборе» в лондонском Меркьюри-театре.
Он по-прежнему регулярно выступал в радиопередачах. В феврале 1948-го Би-Би-Си обратилась к нему за вступительным словом к радиопостановке «Убийства в соборе», переведенного на язык хинди.
Эмили надеялась, что Элиот еще «придет в себя». Ее знакомые Торпы помогли организовать ему приглашение в Принстон, в знаменитый Институт перспективных исследований (Institute for Advanced Study).
Поездка в Америку предстояла осенью. Пока суд да дело ему присвоили еще три почетные докторские степени.
В июле издательство «Penguin» издало его «Избранные стихотворения» тиражом 50 тысяч экземпляров.
В «Фейбере» Элиот по-прежнему вел отдел поэзии, став к этому времени, пожалуй, наиболее уважаемым редактором и издателем поэзии в англоязычном мире. Многие из его «подопечных» во главе с У. Х. Оденом представили эссе или воспоминания для юбилейного сборника к 60-летию Элиота[651].
Мэри Тревельян жаловалась, что он пишет ей слишком редко и коротко. Элиот объяснял ей, что, оставаясь частным лицом, превратился в общественного деятеля. «Предполагается, что у частного человека в моем положении найдется время на все: мне говорят, что я должен сосредоточиться на чем-нибудь одном, но я вижу, что все хотят, чтобы я сосредоточился на том, что заинтересовало их самих. В результате я пренебрегаю делами без разбора, а чтобы отдохнуть, впадаю в оцепенение»[652].
Много времени Элиот посвящал работе над «Вечеринкой с коктейлями». К концу июля черновик в основном был готов. За два дня до шестидесятилетия, 24 сентября, он отплыл в США. Навестив знакомых в Нью-Йорке, он отправился в Принстон, в часе езды к югу. С собой он вез машинопись пьесы. Поездка настроила Элиота на иронический лад. Пьеса – предмет перспективных исследований. Письма к Мэри Тревельян он подписывал «перспективный студент», а Мэри Хатчинсон объяснял, что Институт Перспективных Исследований – «уютное местечко для престарелых знаменитостей в духе Генри Джеймса». Во время его визита там находились Эйнштейн, Дирак, Оппенгеймер, Гёдель, его знакомые теологи Маритен и Нибур, а Джон фон Нейман работал над архитектурой первых компьютеров.
Сохранилась фотография Элиота, объясняющего структуру «Вечеринки с коктейлями» при помощи диаграммы на доске в Принстоне.
Хотя Эмили и помогла получить приглашение в Принстон, она чувствовала, что никакого «исцеления» этот визит не принесет. «Т. С. Элиот приезжает в Принстон этой зимой, в Институт Высшего Образования (так!) – в качестве приглашенного визитера – но я опасаюсь, что буду видеть его только время от времени»[653].
За два месяца Элиот трижды покидал Принстон – навестил Эмили в Эндовере, вдову Генри, Терезу, в Бостоне, выступил в своей старой школе, Милтон-академи (3 ноября). Побывал в Вашингтоне, где прочел в библиотеке Конгресса лекцию «От По до Валери». Повидался в клинике с Эзрой Паундом и с его женой Дороти.
В «Вечеринке с коктейлями» слова одной из героинь (Селии) могли быть адресованы Эмили (Элиот послал ей машинописный экземпляр):
Ничто больше не может ни ранить, ни исцелить.
Иногда мне думалось, что экстаз реален,
Хотя те, кто испытывают его, сами могут быть лишены реальности.
Так как то, что произошло, вспоминается словно сон,
Который возносит тебя силой любви
В духе, дрожью наслаждения
Без желания, ибо желание исполнено
В наслаждении любовью[654].
Утром 4 ноября в Принстон пришла телеграмма из Стокгольма: Т. С. Элиоту присудили Нобелевскую премию по литературе. Из Принстона позвонили в Милтон-академи, где он выступал перед школьниками. Реакция Элиота была сдержанной (зато школьники отреагировали бурно). Через несколько дней он писал своей старой знакомой М. Мур: «Мои планы пришли в полный беспорядок благодаря этому несчастью, которое теперь гонит меня в Стокгольм»[655].
Дж. Берримен и Дж. Фейбер вспоминали, что он высказывался еще более мрачно: «Нобелевка это билет на собственные похороны. Никто никогда ничего не создал после того, как получил ее»[656].
Дж. Хейуорда Элиот попросил подготовить ему костюм для нобелевской церемонии, чтобы забрать по дороге в Стокгольм.
10
10 декабря он ждал вручения премии на сцене Koncerthuset в Стокгольме вместе с другими лауреатами. В очереди он был четвертым.
Лауреатов представлял постоянный секретарь Шведской академии наук Андерс Остерлинг. Это было тщательно продуманное, возвышенное пустословие. Он подчеркнул, что путь Элиота был необычным для лауреата. Начав с «совершенно исключительного и сознательно изолированного положения, он постепенно начал оказывать очень далеко идущее влияние. <…> В стихах и прозе Элиота присутствовала особая интонация, которая привлекала внимание именно в наше время, способная врезаться в сознание нашего поколения с остротой алмаза <…> Поэтическая часть творчества Элиота количественно невелика, но теперь, на фоне горизонта, она поднимается из океана как скалистый пик и, безусловно, служит ориентиром, иногда напоминая мистические контуры собора <…> время от времени ее освещает неожиданный луч из вневременного пространства чудес и откровений».
Элиот – христианский поэт.
Поэзия «может дать нам осознать чуть лучше более глубокие, неназванные чувства, формирующие основу нашего бытия, к которой нам редко удается проникнуть; ибо наши жизни главным образом это постоянное бегство от себя»[657].
Вечером того же дня в стокгольмской ратуше состоялся Нобелевский банкет. Как это принято, выступали лауреаты. Элиот подчеркивал символическое значение премии:
«Мне кажется, это скорее избрание одного человека, выбираемого время от времени из той или другой нации при помощи чего-то, похожего на благодать, для того чтобы сыграть особую роль и стать особым символом <…> Я считаю присуждение Нобелевской премии по литературе, когда она отдана поэту, в первую очередь утверждением наднационального значения поэзии. Для этого необходимо время от времени выбирать поэта: и я стою перед вами не в силу моих заслуг, но как символ, на определенный срок, значимости поэзии»[658].
На следующий вечер торжественный ужин в честь лауреатов состоялся в королевском дворце. 12-го декабря в Национальном Театре
