Королева. Последняя биография Елизаветы II - Эндрю Мортон
Вокруг дворцов собирались толпы, которые росли со скоростью 6 000 человек в час, и на Даунинг-стрит опасались беспорядков. Людям приходилось выстаивать 10-часовые очереди, чтобы сделать запись в книгах соболезнования. По-прежнему не было никаких следов королевского штандарта над Букингемским дворцом. «Где королева?» – спрашивали пришедшие отдать дань принцессе. «Где королева?» – подхватывала бульварная пресса. «Докажите нам, что вам не все равно!» – истерически требовали крупные заголовки. А королева все отказывалась ехать в столицу.
Дворцовый персонал безуспешно пытался убедить королеву и принца Филиппа в серьезности ситуации и необходимости возвращения в Лондон. Тони Блэр, видя, что ситуация выходит из-под контроля, позвонил принцу Чарльзу и четко дал понять, что общественное мнение нельзя «повернуть вспять, пересмотреть или игнорировать»24. В конце концов, объединив усилия принца Уэльского, премьер-министра и всех королевских советников во время конференц-звонка, им удалось убедить королеву в огромном значении происходящего. Как только Елизавета поняла, что бездействие угрожает монархии, все изменилось. Она согласилась вернуться в Лондон на день раньше, выйти за ворота дворца, обратиться к нации и впервые в истории приспустить национальный флаг на флагштоке Букингемского дворца.
В последний вечер в Балморале принц Филипп предложил всей семьей присутствовать на службе в церкви Крати Кирк. На этот раз имя Дианы было упомянуто в молитве о семье. На обратном пути в замок детей сфотографировали, когда они читали записки, прикрепленные к букетам цветов, заполнявших все пространство за воротами замка 25.
В этой наэлектризованной атмосфере возвращение королевы из Шотландии, как и ее решение обратиться из Букингемского дворца к нации, чтобы воздать дань уважения Диане, оказали немедленное действие – наметившийся разлад между королевой и народом был устранен. Премьер-министр советовал Елизавете не бояться показаться уязвимой, отмечая при этом: «Я Вас прекрасно понимаю. Нет ничего более печального, чем оказаться в такой ситуации и осозновать, что Ваши побудительные мотивы подвергаются сомнению»26.
После возвращения из Шотландии, к вечеру пятницы королева и принц Филипп наконец вышли к людям, которые пришли к воротам дворца выказать свою скорбь. На лице Елизаветы промелькнула тень беспокойства, выдававшая неуверенность в том, как будут реагировать люди. Один из бывших дворцовых служащих признавался: «У нас не было гарантий, что, когда королева выйдет из машины, ее не освистают и не посыплются насмешки в ее адрес»27. Но как только королева оказалась среди людей, напряжение спало, и толпа непроизвольно, хотя и вежливо разразилась аплодисментами. Когда 11-летняя девочка протянула Елизавете букет красных роз, королева спросила: «Ты хочешь, чтобы я положила их за тебя?» На что девочка ответила: «Нет, ваше величество, это для вас»28.
Возвратившись во дворец, королева с мужем долго обсуждали поведение народа. Королевская чета с большим трудом понимала что происходит. Они как будто попали в другой мир. Один из старших дворцовых чиновников объяснял это так: «В Балморале она этого не понимала. Этого нельзя понять, пока там не окажешься. Все эти слова и объятия рыдающих людей – казалось, что вся нация сошла с ума. Королева и принц Филипп были потрясены»29.
Они бы еще лучше поняли настроение нации, если бы находились в Лондоне, в Букингемском дворце или Виндзорском замке в то время, когда произошла трагедия. Их счастье или несчастье, как посмотреть, заключалось в том, что они провели все эти дни в Балморале – красивом и уединенном месте, абсолютно оторванном от реальности. Как и многие другие, они не могли предвидеть того эффекта, который вызвала смерть Дианы. «Мир оказался сбитым с толку», – писал в то время комментатор Джайлс Брандрет30.
Для людей, которые внимательно наблюдали за траекторией жизни Дианы, самым ужасным была сама внезапность ее смерти. Такой конец казался несправедливым в свете нового поворота в ее жизни. Королева и ее семья не видели того, что видели люди. Народ оплакивал человека, которого все хорошо знали; как семья, которая скорбит по своему небезгрешному родственнику, а не по священной иконе.
Годы спустя Гарри говорил о владевшем им чувстве замешательства. Он видел, как рыдают люди, но не мог заставить себя плакать по умершей матери. Его отец испытывал похожее чувство смятения и позднее вспоминал: «Я чувствовал себя пришельцем в своей собственной стране»31.
Королева готовилась ко второму в своей жизни специальному обращению по телевидению. Предыдущее транслировалось в феврале 1991 года накануне первого военного конфликта в Персидском заливе. «Она понимала, что это нужно сделать», – отмечал один из высших придворных чинов 32. Текст обращения написал личный секретарь Елизаветы, потом он обсуждался королевой, принцем Филиппом и придворными, в завершение его направили на Даунинг-стрит в офис премьер-министра для окончательного согласования и одобрения. Когда Блэр и Кэмпбелл прочитали черновик, они предложили королеве обратиться к нации не только в качестве монарха, но и как бабушка внуков, потерявших мать. Это была гениальная идея.
Королева согласилась на прямую трансляцию из Китайской гостиной. Она сидела напротив большого окна, выходившего на центральную улицу Мэлл, усыпанную цветами, по которой нескончаемым потоком шли люди 33. Речь, продолжавшаяся три минуты и девять секунд, стала одной из самых успешных за все время ее пребывания на троне. Ее простота и естественность, ясность и уважение к покойной принцессе тут же «растопили все недобрые чувства по отношению к Виндзорам»34.
Королева говорила о невозможности поверить, о бессмысленности смерти и о чувстве утраты. «Мы все переживаем эти эмоции в последние несколько дней. И я обращаюсь к вам как ваша королева и как бабушка и говорю от чистого сердца. Во-первых, я хочу отдать свой долг уважения Диане. Она была необыкновенной и одаренной личностью. В плохие и хорошие времена она никогда не теряла способности улыбаться, смеяться и трогать сердца людей теплотой и добротой. Я восхищалась ею и уважала ее – за энергию и чувство ответственности перед другими, и особенно – за ее привязанность к своим мальчикам». В качестве критики в свой адрес и в адрес своей семьи она заметила: «Лично я считаю, что нужно извлечь уроки как из ее жизни, так и из того удивительного и трогательного воздействия ее смерти на людей»35.
Елизавета долго не хотела изменяться, даже когда стало очевидно, что она идет
