Воспоминания самарского анархиста - Сергей Николаевич Чекин
И как консилиумы врачей ни старались предсказывать безнадежные заключения-прогнозы, я все же выздоровел. Но физически так ослаб, что ветром шатало, но от сознания того, что я выздоровел — сердце наполнялось радостью торжества, воскрешения к жизни, а мартовское солнце величаво, ярко и ласково согревало все вокруг живущее на Земле, чуждое скорбям и страданиям людей, как будто призывало людей к созиданию жизни добра для всех и каждого. Постепенно здоровье восстановилось, и через месяц я чувствовал себя здоровым.
Но особенно я дорожил своим круглосуточным пропуском, а потому встречи с Таней всячески старался сохранить в тайне. Она продолжала работать на своем посту дежурной переезда, и никто не знал, что здесь, на простой работе, работает бывшая гимназистка седьмого класса, мой друг и товарищ, разделяющая тяжелую мою и свою судьбу. В короткое заполярное лето по воскресеньям и в другие погожие дни часто с Таней уходили на пустынные безлесные берега тундровой холодной реки Воркуты, где вдали от всего, что напоминало неволю, мы делались на несколько часов свободными и независимыми. Собирали морошку, голубику, а осенью грибы. Таня варила варенье, мариновала грибы на квартире Николая Павловича.
Мое и ее прошлое осталось где-то вдали, в каком-то туманном сне. Наполовину мы жили от настоящего к будущему и мечтали о полноте жизни того времени, когда окончится мой срок заключения и не будет необходимости скрывать свои отношения с Таней от окружающих. Так прошло три года. Мы жили настоящим и надеждами будущего, полные веры в свои силы любви. Много светлых, полных любви часов и дней проводили в общении друг с другом, и казалось нам, что в будущем еще полнее будет чаша нашей жизни. Приближалось время моего освобождения, жизнь за пределами режима проволочных заграждений, и нам обоим виднелась вдали заря счастливой, свободной в любви жизни.
Но не суждено было сбыться нашим мечтам. На очередном дежурстве на работе, в сильную метель Таня простудилась и слегла в постель. На второй день вечером Николай Павлович пришел ко мне на амбулаторный прием в поселке и сообщил, что Таня заболела. По окончании приема больных я шел в квартиру Тани с тревогой в душе: знал, что с ней случилось серьезное заболевание, ибо Николай Павлович по незначительному заболеванию не пошел бы извещать меня. Дверь открыла его жена и сказала: «Таня сильно заболела». Разделся, подошел к Тане. «Ну, что случилось с тобой, моя радость?» — «Я заболела вчера вечером, когда пришла с работы. У меня начался сильный озноб, затем жар в голове и во всем теле, колотье в груди». Она рассказывала, тихо стонала и старалась мне улыбаться.
— Как хорошо, что ты пришел! Мне стало легче. Я все ждала тебя, и каждая минута казалась мне вечностью. Я знаю, что через два-три часа ты должен уйти от меня в лазарет — тебе нельзя дольше оставаться здесь со мной, но эти часы счастья быть вместе с тобой сегодня, завтра и во все дни дадут мне силы выздороветь. А как хорошо будем мы жить потом, когда уедем из этой холодной, мрачной и дикой тундры рабства и неволи. Там никто не будет преследовать нас и наши чувства любви. Там солнце ближе к людям, и теплее земля и все живущее на ней.
— Да, Таня, все это будет. Наши мечты вдохновляют нас преодолевать все невзгоды. А теперь, Таня, отдохни, будь спокойна. Ты обязательно выздоровеешь. Давай-ка я посмотрю.
Она разделась до пояса. Осмотрел и определил воспаление легких, но от Тани скрыл, а ей сказал: «Грипп, пройдет». Время было мне идти в лазарет. Простился, рассказал, как принимать лекарства, ей и жене Николая Павловича и пошел к себе в лазарет. На душе было тяжело и грустно. Я знал, что не всегда это заболевание оканчивается выздоровлением.
Рано утром Николай Павлович по договоренности со мной пришел на вахту лазарета и попросил начальника лазарета и дежурного вахтера, чтоб они разрешили врачам лазарета прийти к нему на квартиру для консилиума к больной «племяннице». В полдень пришли врачи, и вместе с ними пришел и я. Врачи-терапевты подтвердили мой диагноз и назначили лечение. Тане нужен был пенициллин, а он имелся только в Абезьской аптекобазе. Там работала знакомая фармацевтка. Я срочно за любое вознаграждение послал к ней с запиской, за любую цену отпустить миллион единиц пенициллина. На второй день мой посол вернулся с пенициллином, а вольнонаемная медсестра начала делать Тане уколы пенициллина в назначенное время. В течение двух недель Таня излечилась, а через неделю пошла на работу.
Зима подходила к концу, и приближалась длительная, туманно-холодная весна. Таня стала жаловаться мне на общую слабость, плохой аппетит и небольшую по вечерам температуру, сухой кашель. Местный амбулаторный врач определил туберкулез легких, что позже подтвердил и наш лазаретный врач. Я и другие врачи тщательно скрывали от Тани ее заболевание, безнадежное на выздоровление в условиях тяжелого климата Заполярья. Все врачи предлагали Тане выехать в южные степные районы России, [поехать в] кумысную санаторию, но Таня с этим не соглашалась. Ей не хотелось уезжать от меня, да не было и средств для поездки на курорт.
Я и другие врачи прямо о ее болезни ей не говорили, но советовали, что климат надо переменить, а она с тревогой спрашивала: «А не другая какая у меня болезнь, что-то все больше и больше слабею и труднее мне ходить на работу». Я имел возможность приносить Тане сливочное масло, молоко, рис, крупы, мясо, рыбу, но не было овощей и фруктов. В редкие погожие выходные дни уходили с Таней на несколько часов в тундру к реке Воркуте погулять и рассеяться. Там Таня забывала о своей болезни, и в сотый раз говорили о близком конце моего срока, освобождении, а
