Воспоминания самарского анархиста - Сергей Николаевич Чекин
Я знала, что ты в Печорских концлагерях, а они так велики, и так много там заключенных от Кожвы до Воркуты, и так много концлагерей и лазаретов, да и то, что не придешь к начальству и не спросишь, где найти такого-то.
Все же я решилась встретиться с тобой, найти тебя. Я знала, что заключенные врачи работают — лечат больных в лазаретах, и они на виду у начальства и заключенных. Собралась в дорогу. Время осеннее, холодное, дожди бесконечные. Поехала искать несбывшееся, потерянное счастье любови моей. Теперь, когда узнала от сестры твоей, что ты одинок — прости меня — я обрадовалась. Не правда ли, как могуч эгоизм любви моей! Твое несчастье — стало моим счастьем!
От Кожвы двенадцать километров пешком дошла до крайнего лазарета. В поселке Канине переночевала в семье ссыльного. Рано утром, не доходя до пятого лазарета, первого отделения, остановилась на дороге и стала ждать: не выйдет ли кто из лазарета или не пойдет ли кто в лазарет. Вижу, вышла из лазарета молодая женщина. Когда она поравнялась со мной, я спросила: «Не знаете ли врача Трудникова?» — «Это Сергея Петровича? Он здесь работал в лазарете, потом его перевели в первый лазарет, а потом он писал своим товарищам-врачам, что работает в Пернашорском лазарете, не доезжая километров сто до Воркуты. Меня он хорошо знает по работе в этом лазарете, я медсестра Женя. Передавайте ему от меня привет. А вы кто ему: жена или сестра?» — «Сестра».
Так удачно я нашла твой след. Мы вместе с Женей дошли до станции Печора, там купила билет до станции Пернашор. На следующий день приехала и сошла на станции и обратилась к дежурному по станции — не знает ли он врача Трудникова, и далеко ли лазарет от станции: «Лазарет в трех километрах, но врач Трудников недавно переведен в Хановейский лазарет, не доезжая сорока километров до Воркуты. Сергея Петровича знаю — он много раз бывал у нас на станции, и я у него в лазарете — лечились у него. Вы кто ему?» — «Я сестра его». — «Пойдемте, я вас познакомлю с семьей. Пассажирский поезд будет еще не скоро. Да, впрочем, я вас отправлю товарным, а пока отдохнете. Рады с вами познакомиться. Идемте в дом — он рядом со станцией».
Так любезно принял меня твой добрый знакомый Иван Николаевич, дежурный по станции Пернашор. Его жена меня накормила, и я отдохнула. Часа через три пришел Иван Николаевич за мной. Он и его жена посадили меня на площадку товарного вагона и посоветовали мне по приезде на станцию Хановей обратиться к дежурному по станции, который должен знать тебя. Я поблагодарила их за привет.
Поезд на станцию Хановей пришел под вечер. Дежурным по станции оказался твой хороший знакомый Николай Павлович. Он рассказал мне, что ты по вечерам ведешь прием больных в амбулатории поселка Хановей, что рядом со станцией. Вместе со мной он послал свою жену указать мне, без посторонних расспросов, где ты работаешь. Я нашла тебя, первая любовь моя, и останусь здесь, близ тебя, до конца твоего заключения. Я люблю тебя больше, чем тогда, и в этой любви моей к тебе все мое счастье жизни.
— Да, ты права, Таня, что нашла меня, а может быть, и я вас нашел. Ведь с тех пор, когда моя жена ушла к другому, в то время, когда я больше всего нуждался в моральной поддержке… Уйди она раньше, до моего ареста — мне было бы не так тяжело, как теперь. Но с того времени, как ушла жена к другому, я почти каждый день вспоминал тебя, ту первую свою любовь к тебе, такую прекрасную в наши юные годы. В твоей и моей личной жизни, что было в прошлом, потеряно навсегда. Нам обоим надо создавать жизнь заново. У нас с тобою осталась только любовь, а она все побеждает и победит. Каким прекрасным мгновением будет вся оставшаяся нам жизнь теперь и в будущем.
— Да, я затем и приехала к тебе, чтоб навсегда остаться близ тебя, чтоб вместе делить радости, заботы и горе, и нам будет легко. Наше далекое милое прошлое всегда жило в моем сердце; может быть, порой забытое, но всегда готовое воскреснуть ярким пламенем юности.
Во время наших встреч мы на какое-то время забывали об окружающей нас действительности. Первый раз за шесть лет заключения я впитывал в себя созревшую любовь юношеской мечты — Тани Разумовской. «Навсегда», — глядя ей в глаза и лицо, проговорил я. «Да, навсегда», — сказала Таня, глубоко посмотрев мне в глаза и, сияющая от счастья, лицом и телом склонилась мне на грудь, к моему сердцу, и мы оба погрузились в небытие.
***С приездом Тани появилась радостная забота о ней: надо было устроить ее здесь на работу при помощи моих друзей: служащих железной дороги, бывших заключенных и моих пациентов, которые остались здесь работать по вольному найму. На положении заключенного я не имел официального права на личную связь ни с кем из женщин или мужчин, а только письменную, и то через лагерную цензуру оперуполномоченного МГБ. Если нарушение будет обнаружено, тут же будет закрыт пропуск на бесконвойное хождение, а то и [последует] отправка на колонну на общие работы.
При помощи моих друзей выход был найден: Николай Павлович, как я уже говорил, принял Таню в свою семью, под видом племянницы его жены. А через десять дней Таню приняли дежурным сторожем переезда — закрывать и открывать шлагбаум при проходе поездов к станции. С удвоенными предосторожностями я приходил в дом Николая Павловича для встреч с Таней два раза в неделю.
