Записки русского крестьянина - Иван Яковлевич Столяров
Тюрьма стоит на краю города, а перед нею тянется ровная, очень широкая улица. Тут снова сгрудились люди, послали троих ходоков* вытребовать к себе начальство, а в ожидании стали выслушивать речи. Обращаясь к горожанам, ораторы-крестьяне объяснили, зачем они сюда пришли и успокаивали тех, кто думал, что крестьяне явились сюда, как враги. Тем временем прискакали казаки и стали в стороне ; тогда один крестьянин произнес речь, обращенную к казакам. Он усовещевал их не выступать против народа, говорил, что пришли сюда выручать, кто просвещал народ и учил его, как избавиться от безвыходной нужды. Речь эта, видимо, произвела впечатление даже на казаков, и впоследствии их сменили новыми, приведенными из экономий, потому что эти были ненадежны.
Наконец явился помощник исправника. Сам старик исправник не пришел, он был занят : в другом конце уезда надо было усмирять крестьян. Строго и деловито заговорила толпа с помощником исправника. « Народ пришел сюда за теми, кого вы от нас отняли и заперли в тюрьму », сказал выступивший вперед человек. « Народ требует, чтобы объяснили ему, за что их заперли в тюрьму, какая их вина ? »
« Да ведь не я их арестовал », оправдывался помощник исправника, « я не знаю за ними вины ». — « Не знаете ! », ответили ему. « Вы не знаете ! Когда арестовать надо, так вы друг друга посылаете, а когда ответ держать*, так вы друг за друга прячетесь ! Вы не знаете за ними вины. Ну, а мы знаем, что нет за ними никакой вины. Ничего они не сделали дурного, кроме хорошего !.. Отпустите их вольной-волею*, не то мы всю тюрьму разнесем, а их освободим ».
Помощник исправника растерялся и, боясь народного гнева, пошел в тюрьму, посоветовался с начальником этого скорбного дома и решил отпустить арестованных.
Тут невозможно описать восторг толпы, когда на улицу стали выходить из калитки один за другим заключенные. «А наш где? А наш? », кричали жители из села Саловки, из села Коновалова. Вот, вышли и их учителя.
« Нет ли там еще кого, не забыли ль про кого ? Нет, все политические заключенные выпущены ».
Сделавши свое дело, полные радости от своего успеха крестьяне стали расходиться по деревням, а освобожденные ими люди ушли кто куда знал. Часа через два в городе было уже все спокойно ; только на соборной площади около Дома Земства стояло человек полтораста с хоругвями, собираясь нести их обратно.
Тем временем старик-исправник вернулся в город, окончив в деревне свое гнусное дело. С ним было с полсотни казаков. Узнавши о случившемся, он выражал свою злобу и недовольство, что его помощник уступил требованиям толпы. Когда два освобожденных учителя пришли за своими вешами, оставшимися в тюрьме, их тотчас же арестовали. Разыскали в городе и отца Ивана и снова заперли его в тюрьму.
Так как помощник исправника в свое оправдание говорил, что казаки, слушавшие речи ораторов перед тюрьмой были ненадежны, и их нельзя было послать против народа, то исправник удалил их, но послал на площадь тех казаков, которые прискакали с ним только что из деревни и приказал беспощадно разогнать всех, кто еще оставался на площади.
Казаки появились со стороны реки, из-под горы и вдруг напали на народ, оттеснив его к Земскому Дому. Эти опричники*, забывшие, что их прадеды и прапрадеды отстаивали свою собственную вольность, как дикие звери ринулись на мирную толпу и стали ее стегать нагайками. Казаки вышибли из рук хоругвеносцев их святыню и повергли ее на землю, топтали конскими копытами.
« Изверги, кровопийцы, святотатцы* ! », кричали крестьяне. « Кому вы служите, избивая свой родной народ »... но озверевшие казаки не унимались и продолжали насилие.
« Вот как расправляются с нашей святостью государевы слуги ! », воскликнул один старик. « Кто это сказал ? », закричал казацкий офицер. Старик громко повторил свои слова, глядя в глаза офицеру. Тот нагнулся и выстрелил в него в упор из револьвера. Старик невольно уклонился, и пуля пролетела мимо уха, ударилась в стену, отбила осколок кирпича, который содрал кожу на его щеке. « Жаль мне, что офицер промахнулся », говорил потом старик, когда ему перевязывали рану, « хорошо умереть за великое дело »...
Толпа медленно отступала, она не дрогнула, оборонялась, как могла, но должна была уступить силе. Негодованию крестьян не было предела. Сколько раз они слышали и видели, как пользуется правительство военной силой для издевательства над личностью граждан, но надругательства над святыней поразило их. Никто из них и в мыслях не мог допустить, чтобы власти могли посягнуть на святыни. Что же это такое ? Значит ли это, что хоругви святы только тогда, когда с ними служат молебны за царя и его слуг ? Если же они в руках народа, как символ установления на земле мира и братства, то они перестают быть святынями. И когда безоружный народ борется против угнетения и нужды под покровом этих святынь, - то казацкие лошади топчут их. Допуская это, власти не считают их святынями.
К вечеру уже во всем округе говорили о событиях в городе. Деревни, точно ульи, кишели народом, целые толпы двигались по улицам, собираясь, то у той, то у другой избы, обсуждая поразительные дела.
Через день в одной дальней деревне, в избе крестьянина, который во время освобождения из тюрьмы заключенных выступал в первых рядах, собрались ходоки из соседних сел и деревень на совет — как быть, что делать ? Привезли на совет одну учительницу из города, чтобы и от нее выслушать о том как поступить.
Что же теперь делать ? С местными властями, видно, бесполезно раз-говоривать, они ссылаются друг на друга и на высшее начальство... значит, надо идти к высшему начальству, там закрепить народные права... Надо на Москву идти...
« Да разве нас там послушают ? » — « Как же не послушать-то ? Ведь сказано в книжках, что нас, крестьян, в России девяносто миллионов, рабочие того же требуют, чего и мы, господа-интеллигенты того же добиваются... Молодые девушки как львицы мстят тиранам за народ, жизнь свою отдают и геройски умирают за народную свободу, прав для народа добиваются. Права нам нужны, а без
