Записки русского крестьянина - Иван Яковлевич Столяров
Поэтому-то крестьяне относятся с такой заботливостью к телу усопшего, от которого отлетела его душа, так как его бренные* останки должны предстать в какой-то день перед Всевышним Судией.
Пока тело было еще теплым его обмывали теплой водой с мылом, надевали на него чистую рубашку и чистые портки, а ноги обматывали новыми холщевыми портянками и шили туфли из сукна. До положения во гроб тело лежало на скамье под иконами, покрытое легкой тканью. Гроб стелили свежим сеном и душистыми травами. Под голову клали подушечку, чтобы покойнику было удобно почивать.
Лицо покойника оставалось все время открытым и в церкви и всю дорогу до кладбища. Только там, в последний момент, закрывали гроб крышкой, так как нельзя лишать света усопшего. Все эти обычаи выполнялись свято.
(Эта последняя глава была написана автором в 1952 году, за год до его смерти.)
ОТ РЕДАКТОРА
За несколько недель до смерти автор Записок русского крестьянина написал на клочке бумажки : «Я жалею об одном, — что не успел написать своих Воспоминаний», доказательство того, что все им написанное он рассматривал, как сырой, необработанный материал.
Издатель считает своим приятным долгом поблагодарить В. Э. Столярову за большую работу, которую она проделала, чтобы создать последовательный текст этой книжки на основе записей ее мужа.
ПРИЛОЖЕНИЯ
1. Из записей Л. П. Махновец.
2. По воспоминаниям графини С. В. Паниной (1872-1956).
3. В. Столярова, Жизнь автора между 1907 и 1953 г.
4. П. Паскаль, Памяти И. Я. Столярова.
ИЗ ЗАПИСЕЙ Л. П. МАХНОВЕЦ
Людмила Петровна Махновец была делегаткой на 2-ом съезде Российской социал-демократической рабочей партии (1903 г.) от Воронежской губернии.
Правительство не могло не заметить того, что совершалось в Валуйском уезде. « Посмотрите, что в Валуйках делается ! », говорил однажды Воронежский губернатор. Не найдут никаких нитей, а весь уезд как один человек действует ! ». Чтобы разыскать нити, правительство прибегло к привычному для него способу : арестовать несколько лиц, замеченных своей преданностью народу и непокорством насильникам народным, властям.
В начале января были арестованы прежде всего заведующая книжным складом Первеева, затем землемер в экономии графини Паниной Столяров, два сельских учителя, Гуков в селе Саловки и Ильин в селе Коновалове и, наконец, священник села Тарабановки о. Иван Мерецкий.
Крестьяне давно чувствовали, что « их людям » угрожает опасность. Во многих деревнях крестьяне устроили даже охрану. За последними избами в поле были расставлены часовые, которые следили за всеми приезжающими и в случае появления господской коляски смотрели, куда она едет ; если гости были подозрительны, в деревне подымалась тревога, а иногда даже били в набат, и все жители сбегались на защиту тех, кому грозила беда.
Однако уберечь не удалось. Чтобы арестовать Коноваловского учителя, прискакали 50 казаков. Крестьяне увидели беду и стали стекаться к школе, окруженной казаками. Явился исправник и направился к учителю, но крестьяне загородили ему собою дорогу. Исправник сказал, что ему надо пройти в школу, и просит дать ему дорогу. « Мы знаем, что тебе надо в школу », отвечали крестьяне, « не за добрым делом ты приехал, не пустим тебя ! ».
Учитель Ильин стоял на крыльце. Исправник обратился к нему и потребовал, чтобы он убедил толпу разойтись, иначе угрожал, что прикажет казакам стрелять. « Стреляйте, убийцы ! », отвечали ему из толпы. « Убивай нас всех с ребятами нашими », кричали бабы, « мы тебе не выдадим учителя ».
Исправник подал знак казакам. « Раз... » скомандовал он, « два... три ! ». Но толпа не дрогнула. Залпа не последовало. Верно казакам был дан наказ первой команды не слушать, она была дана только для острастки. Но острастка не подействовала.
Учитель тогда заговорил, и то, что не смогла сделать угроза исправника, сделали мирные слова Ильина. « Братцы, не надо этого ! Не нужно допускать до кровопролития. Дело ваше все впереди ; меня отпустите, я поеду, а вы делайте наше общее дело. Одним вам не справиться со врагами — ни меня не защитите, ни себя не сохраните. Старайтесь поскорее, чтобы по другим волостям и уездам народ также понял, кто его враги, тогда-то наступит и ваше время действовать ».
Учителя увезли, а учение его осталось жить в душе у всех.
Точно также старались крестьяне уберечь и Саловского учителя ; он поехал в город по делам, дома его не пускали, опасаясь беды, а когда ему уж непременно надо было ехать, дали ему для охраны 12 человек односельцев. Те грудью своею защищали своего учителя, но казацкая сила одолела, и его также увезли в тюрьму.
Видя, что народ защищает своих доброхотов* правительство решило действовать хитростью. К отцу Ивану в Тарабановку исправник приехал один с урядником на Крещение, в обеденное время, когда его никто не ждал, а казаков оставил вдали от села. Однако крестьяне заметили вб-время недоброго гостя и ударили в набат, тотчас собрался народ без шапок, без полушубков, кто в чем был, и прежде чем исправник вылез из своего возка, освободившись от своих меховых покрывал и тулупа — дело было зимнее -, крестьяне уже стояли плотною стеною между ним и крылечком у дома батюшки. Видя, что хитрость ему не удалась, исправник перешепнулся с урядником, и тот куда-то ускакал.
Исправник просил пропустить его к священнику, которого ему надо видеть по делам. « Мы хорошо знаем, какие у вас дела », был ему ответ, < не пустим ».
Набат все гудел, и толпа сбегалась со всех сторон. Через полчаса явилась сотня казаков. « Становись на колени, никого не пропускай », раздалось из толпы. Ложь исправника стала ясна : если казаки прискакали, знать, не за требою приехал к священнику исправник.
Отец Иван вышел на крыльцо. Исправник просил толпу пропустить только его одного. Толпа потребовала, чтобы он снял свою шашку и револьвер. Он согласился, и его впустили.
Исправник уверял священника, что он сам не рад тому, за чем его послали, но что он вынужден непременно арестовать отца Ивана, сколько бы жизней это ни стоило, и просил его убедить народ не оказывать сопротивления и предупредить кровопролитие.
Чудовищное дело ! Два человека : старый, добродушный на вид, с растерянным видом исправник и молодой, сильный и здоровый священник тихо совещались о том, каким
