Записки русского крестьянина - Иван Яковлевич Столяров
Батюшка вышел к народу и стал убеждать его не противиться. « Наше дело впереди », говорил он. « Отпустите меня !.. » И народ отпустил его. Прослезился отец Иван : « Прощайте, дети ! », говорит, и народ плакал, и исправник утер кулаком слезу. Значит, знал он, что делает подлое дело, идет против своего родного народа.
А отца Ивана увезли... народ же собирался на призыв набата, и толпы приходили из соседних деревень, из Ураевки, из Саловки, из Яропольцева, из Вейделевки... они горячо упрекали тарабановцев за то, что они выдали батюшку. « Что было делать ! «.отвечали тарабановцы ; батюшка сам сказал, чтобы отпустили его. « Прощайте, дети ! », сказал он. « А кому я нужен, — выручайте ! «...
Сказал ли так батюшка, или уж так показалось кое-кому — тут было не до того, чтобы разбирать. Одни говорили, что он сказал только : « Прощайте, дети ! », а другие слыхали, что он сказал : « Выручайте ! », но не все ли равно ? Слово было сказано, и у всех только и в мыслях было : выручать, выручать батюшку !
Когда ударили в набат в Тарабановке, как было заранее условлено, гонцы поскакали в соседние деревни известить о случившемся. В селе Ураеве в это время было собрание в одной большой избе, где жил почтенный крестьянин, у которого обычно хранились газеты и книги. Мальчишка-вестовой прискакал прямо туда и, вбежав в избу, крикнул : « Братцы, идите, помогайте выручить, батюшку берут, супостаты*! ». Народ вздрогнул. Один из присутствующих тотчас же кинулся на колокольню и стал бить в набат, но обессилил и упал... но набат гудел, чья-то сильная рука делала то, чего не в силах был сделать первый вестник беды.
Народ сбегался на площадь. Один из крестьян стал держать речь о том, что случилось в Тарабановке. Он призывал всею деревнею двинуться на выручку батюшки. День это был субботний. Решено было завтра с утра отправиться в Валуйки, куда увезли отца Ивана. После долгих обсуждений порешили идти с хоругвями : « Тех, кого забрали в тюрьму, стояли за святое дело, потому и мы пойдем за ними со святостью ». Кроме того постановили, чтобы никакого оружия не брать с собою : « мы не на грабеж идем, своих людей выручать идем, зачем же нам оружие ? ». Наконец тут же было сказано, что полиция может подослать своих людей-провокаторов, которые, чтобы вызвать смуту сами начнут стрелять, поэтому решено, чтобы каждый смотрел за своим соседом. Послали уведомить обо всем этом тарабановцев, а также и во все другие села, даже и очень далекие. Опасались, что из дальних сел не успеют прийти вб-время, но откладывать этого дела не хотели.
На другой день, в воскресенье, еще до зари из Тарабановки двинулось шествие. До Ураева было 6 верст ; туда пришли как раз к обедне. Народ еще толпился у церкви. « Что же вы готовы, братцы ? Мы идем на большое дело. », говорили тарабановцы. « Мы готовы, а только перед большим делом надо помолиться », отвечали ураевцы. Пошли в церковь, отец Петр был уже там ; его стали просить выйти на площадь и отслужить напутственный молебен* и выдать хоругви для шествия.
Отец Петр отказался от этого. Тогда крестьяне вышли из церкви и сотворили на площади свою молитву, а священник, не захотевший быть со своею паствою в тяжелую минуту жизни, остался в церкви один со своим псаломщиком*. Долго после этого ураевцы не могли забыть этого и простить своему плохому пастырю*.
Торжественно двинулось шествие по дороге среди снежной пелены полей. По пути приставали к ним деревни уже заранее оповещенные об этом. В город поскакали гонцы, чтобы предупредить тамошних учителей и докторов, которые стояли за народ, и спросить их совета, как лучше поступить в городе, чтобы не повредить общему делу Крестьянского Союза.
Старики, дети, бабы и парни все шли одною дружною толпою, все хотели прийти на выручку людей, которые искренно и бескорыстно служили всенародному делу.
Верст за 17 до города встретил шествие гонец, привезший уже ответ города на запрос деревни. Горожане сообщали, что в Валуйках 175 казаков и две роты* солдат Орловского полка, и то, что затеяли крестьяне может довести до большого кровопролития. Затеяли они большое и хорошее дело, и повредить оно Всеобщему Крестьянскому Союзу никак не может, но знают ли крестьяне, какой опасности они подвергают самих себя ?..
Шествие остановилось. Все выслушали со вниманием гонца и еще раз обдумали то, к чему шли. Тихо было. День выдался не холодный, серенький ; ровное небо и ровная снежная даль казались бескрайними, а среди них, безбрежных, стояла одиноко толпа народу тысячи 3 человек, охваченная одною суровою думой.
« Что ж, братцы ? », сказал тот крестьянин из Ураевки, который и накануне держал речь на церковной площади. « Идти ли дальше ? » — « Идти, идти ! », отвечала вся толпа, дружно как один человек.
« Ну, подумайте... а только, может, кто и передумал, так еще не поздно, пусть идет себе с миром домой. Дело наше трудное, дело опасное, может, и впрямь кому жутко, так пусть не идет с нами, чтобы никто потом не жалел, что бы ни случилось »...
И опять в тишине стояла толпа, но никто не хотел отстать от общего шествия, и оно двинулось снова вперед.
Перед городом залегло* полотно железной дороги, и путь проходил близ станции. День был праздничный, воскресный, и железнодорожные рабочие не были заняты ; они увидели шествие и стали расспрашивать, что оно значит. Узнав о событиях прошлого дня, они очень жалели, что крестьяне не оповестили их заранее : « Мы бы тоже пришли пособить* вам выручать ваших людей ».
Перешли полотно дороги, перешли высокий мост через речку, стали подниматься в гору по улицам города, соединившись с жителями пригородных слобод* . Прошли мимо Земского Дома, прошли через большую соборную площадь и направились к тюрьме.
Город уже
