Адольфо Камински, фальсификатор - Сара Камински
Незаконное возвращение невъездного Кон-Бендита стало единственным моим вкладом в майские события 1968 года. Потому что я фальсификатор-подпольщик и не вправе открыто высказывать свои политические убеждения. Мое место не на площади, а в лаборатории. Времени терять нельзя, работы по горло. К тому же, хоть я и находился в Париже, душой и умом прикипел к далеким униженным братьям из третьего мира. За морем во мне нуждались гораздо больше, чем здесь. Однако я не сомневался, что протестная активность 1968 года не пропадет напрасно, сольется с общемировой волной и вдохновит людей доброй воли. Вместе мы мало-помалу победим все несправедливости. В период великих бурь и потрясений я в последний раз видел Жанетт.
С тех пор как война в Алжире закончилась, мы с Мишель Фирк, моей связной, не теряли друг друга из вида. Жанетт, как и Жорж Маттеи, приняла близко к сердцу революцию на Кубе. В 1963 году она даже собиралась снять документальный фильм о кубинских событиях. Однако революционерка в ней превозмогла кинематографистку. Мишель забросила съемки и добровольно подключилась к латиноамериканскому освободительному движению. В конце концов она примкнула к Повстанческим вооруженным силам Гватемалы[62]. Сначала изредка ездила туда с особыми поручениями, а потом все чаще и чаще, причем каждый раз я снабжал ее нужными документами.
В последний раз она пришла ко мне в лабораторию за новым паспортом. Их группа готовилась к секретной операции[63]. Они хотели доказать, что Революция жива, вопреки гибели Че Гевары. Я очень боялся за Мишель. Пытался всячески отговорить ее от задуманного. Поначалу отказался наотрез выдать ей паспорт. Она наивно по-детски улыбнулась, хотя огромные пристальные глаза оставались печальными, и спокойно заявила:
– С паспортом или без паспорта я все равно поеду.
С тяжестью на душе, вопреки дурному предчувствию, отдал ей бумаги, и она улетела в Гватемалу.
В конце лета у меня по обыкновению не осталось ни сантима, так что о поездке к морю мечтать не приходилось. Моя утренняя традиционная передышка трат не требовала: кофе со сливками, круассан, газета «Ле Монд» в любимом кафе.
В статье не назвали имя француженки, которая застрелилась, вложив пистолет себе в рот, когда в центре столицы Гватемалы за ней пришла полиция. Но я знал, что это Мишель Фирк. Только она бы решилась…
Жанетт много раз репетировала самоубийство в моем присутствии. Мы часто говорили о возможности ареста, жестоких пытках. Как выдержать их и не выдать товарищей? Удастся ли ничего не рассказать на допросе? Мишель была уверена, что только смерть – залог молчания. Сначала пыталась раздобыть капсулу с цианидом. А вдруг яд не подействует сразу? Вдруг ей промоют желудок? Вдруг ее вернут к жизни? Или лучше выстрелить в полицейского, чтобы остальные сразу убили тебя? Нет, рисковать не стоит, могут всего лишь ранить. Наконец Жанетт решилась и выбрала свой способ. И постоянно показывала мне, как поступит. Соединяла руки вместе, вытянув указательные пальцы. Получался пистолет. Вкладывала пальцы в рот.
– Стрелять нужно снизу вверх. В рот. Не в висок. Иначе промахнешься.
Мишель выстрелила сразу, без раздумий, не дав себе опомниться.
Я отбросил газету, меня затошнило. К круассану не прикоснулся. Швырнул деньги на стол и выскочил вон. Даже не попрощался с хозяином. Направился к дому, но там ведь Лия, а с ней я пока не готов общаться. Поневоле заперся в лаборатории.
Два дня я провел под замком, никуда не выходил, никого не впускал, не отвечал на телефонные звонки, с трудом по утрам выволакивал себя из постели. Жгучее раскаяние, ужасное чувство вины мешало дышать, терзало, не отпускало. Ну зачем, зачем я вручил ей проклятый паспорт?! Напрасно твердил себе, что Мишель мечтала о такой смерти, что она умерла ради великой цели, что осталась верна себе и своим идеалам. Жанетт больше не было, и никакие доводы рассудка не могли меня успокоить. Я выл от горя. Сейчас Революция переживала не лучшие дни. Она не стоила такой жертвы. Согласен, Куба – исключение. Но что стало потом? Фидель Кастро последовал примеру СССР. Все, кто побывал там, говорили, что праздник закончился, надежды не оправдались. Начались репрессии, нарушения прав человека, введена цензура. Ничего хорошего это не предвещало. Величие уникального острова Свободы потускнело. Траур по Жанетт, жестокая мысль, что я больше никогда ее не увижу, вывели меня из равновесия. Сомнения зашевелились внутри. Стоит ли продолжать работу в подполье? Не отказаться ли от нее раз и навсегда?
А через несколько недель, в октябре 1968-го, в Мексике студенческая демонстрация превратилась в кровавую бойню[64]. Военные хладнокровно расстреляли сотни студентов. В газетах говорилось: триста убитых и множество арестованных. От моих сомнений не осталось и следа. Против такой жестокости стоило бороться все равно.
Вскоре приехал Маттеи с образцом мексиканского паспорта. Сотни людей бежали от преследований, и Жорж подготовил для них убежища. Мы широко распахнули перед ними гостеприимные двери Европы. Выпустили их на свободу.
14
1969 год. Уже шесть лет я работал на сеть Кюриэля и Организацию латиноамериканской солидарности при посредничестве Жоржа Маттеи. Жизнь вошла в колею, наладилась понемногу. Чрезмерный напор ослабел. Приходило обычно по десять-пятнадцать заказов, иногда больше, иногда совсем ничего. Ежедневный привычный труд: удостоверения личности, паспорта, права, пропуска, свидетельства, справки, всевозможные сертификаты. Ничего интересного.
Период покоя и равновесия. Но однажды солнечным летним днем ко мне в лабораторию постучалась Аннет Роже и привела подругу.
У меня с Аннет сложились особые доверительные отношения. Ведь это она познакомила меня с Франсисом Жансоном.
Когда участников сети разоблачили, ее арестовали одной из первых, в 1959 году. Она как раз передавала важный пакет представителю Фронта национального освобождения в Марселе. Несмотря на беременность, ее отправили в тюрьму Бометт. Предварительное заключение до начала процесса. Аннет – медсестра, и поэтому ей удалось подружиться с местным медперсоналом. Один санитар подменил ее анализы другими, взятыми у тяжело больной женщины. Экспертная комиссия выпустила Аннет под домашний арест. Процесс начался. Никаких иллюзий у нее не осталось: всем подругам давали по десять лет тюремного заключения. Она решилась бежать. Свернулась клубком в багажнике машины, обеими руками оберегая живот с ребенком от толчков. Ее перевезли в Швейцарию, затем в Италию, потом в Тунис. Здесь она работала в тренировочном лагере ФНО, оказывала психиатрическую помощь бойцам Народно-освободительной армии. Аннет заочно приговорили к десяти годам, как и остальных. После того как Алжир получил независимость, ей предложили высокий пост в Министерстве здравоохранения. Она согласилась и несколько лет там трудилась.
В последний раз мы виделись, когда Аннет забегала ко мне
