Адольфо Камински, фальсификатор - Сара Камински
Задача первостепенной важности – внушить каждому, что он уникальный, «единственный и неповторимый». В целях строжайшей конспирации я старался, чтобы они не подозревали о существовании прочих заказчиков и по возможности никогда не встречались друг с другом. И все равно случалось, что двое подпольщиков одновременно сидели в очереди в приемной. Тут уж я ничего не мог поделать. Оставалось надеяться, что один принимал другого за обычного клиента фотоателье.
Размеренная жизнь сменилась изнурительным марафоном. Росло количество просьб, росла нагрузка, увеличивалась опасность ареста. Моя бдительность удесятерилась: ни единого лишнего слова, неосторожного движения, напрасного перемещения. Пронумеровал все коробки с готовыми документами, спрятал их среди остальных, с обычными фотографиями и отчетностью. Под номером 22 – заказы Дюма и Стефани. Под 78-м – Аннет и Жаклин. Под 43-м – Орели и Нико. И так далее, в том же духе. Хотя мсье Пёти неизменно приходил в девять утра, откланивался в пять вечера с точностью метронома и, к моему великому облегчению, никогда не совал нос в чужие дела. Я не расставался отныне со связкой ключей. Педантично запирал за собой каждую дверь лаборатории. К тому же имена моих новых заказчиков и перечень их потребностей нельзя было записать в ежедневник. Приходилось запоминать наизусть, кому, когда и в каком количестве я должен напечатать то-то и то-то. Кодировать всю информацию и ничего не перепутать во избежание катастроф.
Стоит ли удивляться, что Лия порвала со мной в конце концов? Наше расставание оказалось таким же мучительным, полным слез, упреков и взаимонепонимания, как и наша совместная жизнь.
Работая за пределом своих возможностей, я чувствовал, что мне грозит нервное истощение, выгорание. Пришлось смириться с очевидным фактом: я немолод. В нынешнем подполье я самый старший. Тружусь еще со Второй мировой. А смены нет, я один. Тысячи борцов за свободу, но ни единого фальсификатора. Почти. Я откликался на каждый крик о помощи, спасал жизни, снабжал документами всех и вся. Вместе с тем меня день и ночь грызла мрачная мысль: что будет, если со мной что-то случится? Если меня не станет, кто продолжит мой труд?
Я вынашивал мечту об ученике или ученице, способных меня заменить. Давно уже пытался при любой возможности передать мои знания, не ленился учить вместо того, чтобы сделать все самому. Ведь не всегда нужно воссоздавать образец с нуля. Иногда хватает украденных и добровольно подаренных удостоверений и паспортов, остается лишь вклеить нужную фотографию и вписать данные: имя, дату рождения, профессию. Благодаря моим бесплатным урокам подпольные организации в разных странах становились самостоятельней, да и мне немалое облегчение, чего уж там!
Я неплохой педагог, а ученики попадались и того лучше, все как на подбор. Хосе Иполито дос Сантос, португалец из Лиги единства и революционного действия[70] был на редкость старательным и исполнительным. Под моим руководством он стал наилучшим специалистом по медицинским справкам и свидетельствам о демобилизации, избавившим многих его молодых соотечественников от участия в колониальной войне. Нико, спутник Орели, поразил меня сообразительностью и проворством. Он напомнил мне меня самого в юности. И руки у него золотые! Прирожденный фальсификатор. Скольких греков он спас от тюрьмы и смерти! Теперь мне это известно доподлинно. Беда лишь в том, что оба они были душой и телом преданы собственной стране, своей организации, а не всеобщему делу. Я сразу же понял, что у них нет ни времени, ни желания стать профессионалами в высшем смысле, трудиться во благо народов мира.
Их занимала только узкая специализация – не тайны ремесла.
Повстанцы разных стран Африки, чьи штабы располагались в Алжире, довольно часто присылали мне своих представителей на стажировку или для обучения с нуля. Я соглашался или отказывался с величайшей осторожностью, производил суровый отбор. Следует заметить, что правительство Бумедьена[71] оказывало финансовую поддержку слишком многим борцам за свободу африканских народов. К сожалению, его щедростью пользовались в том числе и авантюристы, безответственные краснобаи и мошенники, прикрывавшие «пламенными революционными идеалами» совсем другие цели. С каждым кандидатом я встречался в непринужденной обстановке в кафе, подальше от лаборатории. И незаметно экзаменовал его, предварительно стороной наведя о нем справки. Отсеивал болтунов, неумех, наглецов, задавак и бандитов.
Своих преемников я подбирал придирчиво, скрупулезно. Меня интересовали не только навыки и способности, но еще и нравственные установки, душевные качества, порядочность человека.
– Так ты нашел идеального ученика?
Одно время мне так казалось. Тридцатилетний Фабрицио хорошо разбирался в типографском деле. Умный, любознательный, преданный всемирному освободительному движению. Ему я передал гораздо больше знаний и умений, чем другим. Полгода мы занимались по полдня, два раза в неделю, без пропусков. Каждый раз Фабрицио получал обширное домашнее задание и свято его выполнял. Он все схватывал на лету, обладал феноменальной памятью. Обучение продвигалось стремительно. Я мечтал, что при такой быстроте восприятия он станет настоящим мастером буквально через два года.
Однако со временем отдельные его высказывания и реакции стали меня настораживать. Именно «Солидарность», сеть Анри Кюриэля, порекомендовала мне Фабрицио. Но стоило мне заговорить о сети, как молодой ученик с яростью и озлоблением принимался критиковать ее… Не спорю, среди моих друзей далеко не все поддерживали Кюриэля в тот момент. После окончания войны в Алжире его сеть значительно распространилась, улучшилась дисциплина, появились значительные средства и власть. Когда на политической арене чье-то влияние усиливается, многие неизбежно обижаются, завидуют, клевещут, сопротивляются и восстают. Уязвленные самолюбия. Фракционная возня. Подстрекательства к бунту изнутри и снаружи.
Меня смущала не только ненависть к Кюриэлю. За работой мы с Фабрицио долго беседовали, пытались узнать друг друга получше. И мне стали резать слух слова одобрения по поводу «крайних мер», экстремизма, радикализма. «Нужно идти до конца, не бояться испачкать руки». «Лес рубят, щепки летят». И все в таком роде. 1970 год. Вскоре весь мир заговорит о леворадикальном терроризме. Сформирована Фракция Красной армии Баадера[72] и чудовищные Красные бригады[73]. Я всегда безоговорочно осуждал их методы. Кровавые убийства, безжалостная городская герилья недопустимы ни при каких обстоятельствах. Молодежь, вовлеченная в освободительное движение, внезапно сбилась с пути, забыла о высоких целях, увлеклась оружием и деньгами, стала подражать криминалу, идеализировать преступников. И, по сути, уже ничем не отличалась от них.
Не пойми меня неправильно, я не хочу назвать Фабрицио бандитом. К деньгам он был абсолютно равнодушен. Все дело в том, что между «сопротивлением» и «террором» пролегает тонкая грань, которую, увы, легко стереть, а можно и вовсе не заметить. Так или иначе, я постарался свернуть его обучение как можно скорей
