Адольфо Камински, фальсификатор - Сара Камински
15
– Почему же ты все-таки отошел от дел?
Цепь странных непредвиденных событий вынудила меня выйти из игры.
Все началось в июле 1971-го. Жорж Маттеи пришел в фотоателье («Фото на документы, цветное, ч /б, портреты индивидуальные и групповые») и спокойно ждал своей очереди в приемной, в глубоком кресле, по обыкновению разглаживая густые черные усы. Самый верный мой заказчик и связной. Мы уже восемь лет работали вместе. И он неукоснительно соблюдал традицию: приехав в Париж, первым делом наведывался ко мне, в лабораторию, а потом заходил проститься перед отъездом. В остальное время он непрерывно колесил по странам третьего мира. В цветастой рубахе, с фотоаппаратом через плечо, Жорж изображал безобидного туриста. А в действительности передавал подполью ценные сведения и бумаги, устраивал побеги, налаживал секретные переговоры между разными руководителями повстанческих движений, вербовал в сеть новых участников. Одна нога на земле, другая – на трапе самолета. Без Маттеи не обходился ни один народ, жаждущий справедливости и свободы. Жорж сражался на всех фронтах войны за независимость.
За годы у нас возникли определенные привычки, нерушимые ритуалы. На одном из стеллажей в темной комнате таилась его персональная коробка с заказами среди других, точно таких же. Найти несложно: восьмая полка снизу, третья стопка слева.
Когда прочие клиенты уходили, приглашал его в темную комнату и запирал дверь на ключ.
Хотя мсье Пёти давно уже был дома, я боялся, что стены картонные, что у них есть уши, что кто-то любопытный и нескромный подслушает с улицы. Поэтому завел себе небольшой радиоприемник и всякий раз включал его, чтобы поговорить спокойно. Как только музыка прерывалась, мы машинально обменивались банальными бессмысленными замечаниями. Такой уж выработался рефлекс у долгожителей подполья.
Маттеи снова заказал мне внутренние паспорта ЮАР для Африканского национального конгресса (АНК)[74], боровшегося с апартеидом в Южной Африке. Африканскому населению были жизненно необходимы удостоверения личности и полицейские разрешения на проезд, пропуска. Законодательство апартеида рассматривало коренное население как чужаков, приезжих, запрещало свободно перемещаться по стране, посещать города и владения белых, загоняло в резервации. Только поддельные документы могли вернуть им хотя бы иллюзию свободы.
После мирной манифестации 1960 года[75] АНК запретили, объявили опасной экстремистской организацией. Тогда его руководители приняли решение перейти на нелегальное положение. В случае ареста каждому из них грозило пожизненное заключение. Как известно, Нельсон Мандела[76] томился на острове Роббе близ Кейптауна с 1963-го, хотя вся мировая прогрессивная общественность возмущалась, что ему вынесли такой несправедливый приговор.
В том же 1963-м Маттеи впервые заказал мне внутренние паспорта ЮАР, и с тех пор я печатал их без перерыва.
Затем перешли к другим делам. Жорж вручил мне список имен и фотографии: венесуэльцам и доминиканцам тоже срочно нужны документы. При нашей следующей встрече Маттеи все заберет.
А вот новый заказ, таких прежде не было. Южная Африка запросила еще и заграничные паспорта. Жорж осведомился, сколько времени займет у меня освоение нового образца. Большой отряд военного крыла АНК хотел перейти границу и устроить тренировочный лагерь за пределами ЮАР.
Действительно, я раньше таких паспортов в глаза не видел. Маттеи передал мне один, в хорошем состоянии, подаренный или украденный. Как только гость ушел, я без промедления взялся за работу.
Внимательно изучил паспорт в лупу. С фотографии на меня смотрел сурово, без улыбки чернокожий мужчина лет тридцати. Снят анфас. Жирная печать задела край, чернила забрызгали плечо. Человек носил паспорт в кармане брюк: обложка помята справа, не слева и слегка засалена. Простая плотная картонная. Коричневая, с водяными знаками чуть более темными над оттиском эмблемы. Обложка склеена из нескольких листов, я насчитал с десяток. Тщательно измерил формат, толщину, взвесил, оценил качество и фактуру бумаги, определил цвет: несколько оттенков сепии. Обнаружил невидимые водяные знаки на внутренних страницах. Взял образец чернил записей и печатей. Нашел подходящие иголки для перфорации.
Выпуклых знаков нет. На первый взгляд, никаких ловушек и сложностей.
Сфотографировал каждую страницу. Осталось сделать печати и гербовые марки с помощью фотогравюры, подобрать бумагу, нанести водяные знаки и перфорацию, аккуратно раскрасить листочки, склеить картонную обложку – и новый паспорт готов!
Через неделю изготовил безупречную копию, пробный экземпляр. Можно запускать в поточное производство.
Мы встретились с Маттеи в «Клозри де Лила», я вернул ему исходный образец и сказал, что готов помочь, жду лишь сигнала.
– Погоди, не торопись. Вот вернусь из Сан-Доминго, привезу список имен, фотографии, тогда и начнешь.
Прошла неделя. Маттеи не возвращался. Внезапно мне позвонил Ролан Дюма: нужно срочно увидеться. Я прибежал к нему и застал Мишеля Раптиса – Пабло[77]. Дюма поспешно представил нас друг другу и оставил одних в своем кабинете.
Я многое слышал о Пабло, хоть прежде наши пути не пересекались. Сейчас ему было за шестьдесят. Родился в Греции, когда-то возглавлял IV Интернационал, а затем – троцкистов в Париже. Во время войны в Алжире поддерживал Фронт национального освобождения, наладил производство и поставки оружия из Марокко. Неудачная попытка печатать фальшивые деньги в Голландии – его инициатива. Из-за ее провала он с товарищами провел в тюрьме год и три месяца.
Пабло принимал активнейшее участие во всех повстанческих движениях. Когда Ролан Дюма и Стефани явились ко мне от имени греков, что боролись с режимом «черных полковников», за спинами гостей я отчетливо различил тень Пабло и, скорее всего, не ошибся.
Человек яркий, популярный, деятельный. Однако лично я всегда бежал от этой породы как от огня. Не зря в народе говорят: «Хвастун вреднее моли». Полиция пасла его постоянно. Болтлив чрезмерно. Вечно привлекал к себе внимание. Не соблюдал, на мой взгляд, основного правила конспирации: если ты подпольщик, не выходи на трибуны и под софиты. Вопреки осторожности и здравому смыслу.
Пабло сразу же задал вопрос: чем я занимался с тех пор, как война в Алжире закончилась.
– Фотографией, – честно ответил я. – Репродукциями живописи. Открыл небольшое фотоателье.
– Вы больше не фальсификатор?
– Нет.
Заговорили о политике. Наши взгляды совпадали решительно по всем пунктам. Мы оба страстно отстаивали гуманность, соблюдение прав человека. Однако я по возможности уходил от разговоров о моем ремесле, отвечал уклончиво, соблюдал максимальную дистанцию.
После длительной получасовой беседы Пабло спросил, смогу ли я напечатать поддельные паспорта. Образец у него с собой. Южноафриканский. Он достал его из кармана и протянул мне.
Я молча взял паспорт, открыл и обмер: тот же самый. Именно его я вернул Маттеи неделю назад. Тот же суровый взгляд с фотографии, чернильное пятно на плече, имя, номер. Те же вмятины на обложке. Я ведь обследовал каждый его миллиметр, выучил наизусть все детали, измерил, взвесил,
