Противостояние президенту США. Откровения бывшей помощницы Байдена - Тара Рид
После того, как в 2020 году я публично рассказала всю свою историю, обо мне стали выходить негативные статьи в СМИ, а женщины с соседних ранчо отворачивались, когда видели меня, и не разговаривали со мной. Одна из них выдвинула против меня ложные обвинения. С жестокой ненавистью она устраивала язвительные нападки на меня в социальных сетях и призывала отобрать Шарма, чтобы «отдать его Америке». Я подала иск с требованиями о прекращении противоправных действий, но она его проигнорировала. Тогда я решила оставить этого стервятника наедине с его отвратительной ложью и мысленно пошла дальше. Тем временем кто-то еще в социальных сетях угрожал убить моих кошек и дочь. Тролли визжали и набирали просмотры своих гнусных постов.
Тогда я разработала план безопасности для своего коня. Я написала заявление в полицию, и меня заверили, что никто и никогда не заберет у меня Шарма. Он оставался в блаженном неведении обо всей этой драме, но чувствовал мое настроение и напряженность. Лошади могут быть нашим отражением, а также величайшими учителями. Они требуют, чтобы мы поступили правильно и разобрались со своими призраками. Как однажды сказал мне Коллин: «Будь внимательна. Это твоя жизнь».
Для лечения посттравматического стрессового расстройства я занималась разговорной терапией и нетрадиционными подходами, такими как медитация осознанности, йога и искусство. Больше всего мне нравились сеансы с Тарой Сатфен. Разговорная терапия заключалась в том, чтобы оглянуться назад. Я обнаружила, что лучший способ интеграции – это объединение прошлого с будущим с помощью творческого письма. Кроме этого, еще одним моим целителем была природа. Я начинаю понимать, зачем я нахожусь в этом мире, когда плаваю в океане или гуляю в горах. Запах лошади и ощущение ее гривы всегда приносили мгновенный покой. Меня успокаивает, когда по утрам я сижу с кошкой за чаем. Прогуливаясь по пляжу и наблюдая за прыжками дельфинов, мы узнаем, что существует радость.
Один из наиболее важных этапов исцеления – это трансформация жертвы в оставшегося в живых. После нападок средств массовой информации мне стало ясно, что часть моей жизни я посвящу тому, чтобы помочь людям с похожими историями проложить свой путь от жертвы к спасению с наибольшим достоинством и меньшим страхом. Один из основных способов добиться таких перемен – изучить предвзятость СМИ, с которой я столкнулась только потому, что человек, который напал на меня, был демократом. Мы должны изменить коллективный подход к вопросам изнасилования. Изнасилование – неудобная тема. Однако через понимание и сострадание мы можем принести исцеление, а не еще больше боли и травм.
Выход из тени будет сопряжен с угрозами и трудностями, но говорить правду не должно быть так уж сложно. Я не жалею ни об одной минуте последних двух лет. Я многое потеряла, но получила больше свободы. Мое самое большое желание – чтобы к следующему пережившему такое же, отнеслись с состраданием. Я надеюсь, что смогу исцелить Боудикку, которая живет во мне и жаждет расплаты, и у меня действительно получится познать покой прощения. Я еще не прошла этот путь до конца. Тем не менее, я уже близка к пониманию, а значит, и к прощению. Я обнаружила, что для меня искусство выживания – это тонкая способность адаптироваться и двигаться вперед. Я знаю, что глубоко внутри меня есть сила и мужество Боудикки.
Ресурсы
Россия
Не верь, что солнце ясно,
Что звезды – рой огней,
Что правда лгать не властна,
Но верь любви моей.
Уильям Шекспир[44]
Я помню чудное мгновенье:
Передо мной явилась ты,
Как мимолетное виденье,
Как гений чистой красоты.
Александр Пушкин[45]
Все, что рассказывали о России школьные учителя и правительство, было ложью. Все. СМИ и учебные учреждения методично внушали американским и европейским школьникам всеобъемлющий страх перед Советским Союзом и Россией и убеждали их в том, что это враг. Но я никогда не верила этому. Никогда.
Мне было проще подвергать сомнению всю антироссийскую пропаганду, потому что моя мама была борцом за права человека, а двоюродный брат был наполовину русским. Моя прабабушка, жесткая прагматичная ирландка, была коммунисткой и симпатизировала Советскому Союзу. Она приучила мою мать мыслить критически и читать литературу о правах рабочих, начиная с Джона Рида[46]. Мой отец косил под аристократа с восточного побережья. Его семья прибыла в Америку на одном из первых кораблей. Это были ирландцы и англичане с примесью шотландцев. Его мать отрицала свои ирландские корни ради того, чтобы быть принятой высшим обществом в Нью-Йорке. Она была уязвлена тем, что ее так и не приняли, и умерла молодой в возрасте примерно 40 лет. Обе ветви моей семьи зарабатывали, наследовали и так или иначе теряли состояния. Великая Депрессия и войны по-своему распорядились их судьбами.
Звонит моя дочь, рыдая в трубку. Я сообщаю ей новости, а сама как будто отрываюсь от собственного тела и слышу себя со стороны. Ни одна мать не любит доводить своего ребенка до слез, независимо от того, взрослый он или нет. Ни одна мать не хочет быть источником его боли. Чувство вины кружится вокруг меня, стремясь попасть в самое сердце, колотящееся от тревоги. Это моя дочь, моя драгоценная единственная дочь. А я сообщаю ей, что не могу вернуться домой в Америку сейчас. И возможно, никогда. В Москве глубокая ночь, в моем гостиничном номере тишина, только дует ветер и где-то вдали скорбит одинокий соловей.
Я слышу, как она переводит дыхание в перерывах между всхлипываниями, икотой и словами, совсем как в детстве:
– Я не могу. Погоди. Что происходит? Ты что-то можешь сделать? Ты уверена, что тебя арестуют?
Я вздыхаю. Затем начинаю снова объяснять, что мне несколько раз звонили и предупреждали о том, что возвращаться в Америку небезопасно.
Она замолкает, и между нами воцаряется тишина. Я представляю дочь в футболке, джинсах, сидящую в своей всегда безупречной гостиной, и почти вижу, как она наклоняется ко мне и шепотом спрашивает: «Что теперь?». Действительно, а что теперь? У меня не было ни решения, ни ответов. Только ощущение, будто проволока, по которой я шла, резко дернулась, и я начала падать
