Михаил Девятаев - Николай Андреевич Черкашин
Вот умру я, умру я,
Похоронят меня.
И никто не узнает,
Где могилка моя.
Песню подхватили все – всем было тоскливо не только от неволи, но и от того, что покидали Польшу, граничившую с родной российской землей. Погрустив, ребята словно опомнились, начали перешептываться между собой о том, чтобы сбежать по дороге. Первое, что пришло в голову: разобрать пол и спрыгнуть на ходу. И хотя это было опасно (многие слышали, что такие побеги кончаются под колесами поезда), тем не менее Девятаев стал деятельно готовиться, для него только одна мысль о возможности побега была бальзамом, пролитым на душевные раны. А ран этих накопилось немало.
Михаил сновал по всем углам, выспрашивал, есть ли у кого что-нибудь подходящее. Нашлось несколько острых железок, и Девятаев тут же приступил к работе.
М.П.Девятаев:
«Когда поезд набирал скорость, мы сбивались в угол, один резал, другие пели. Солдаты, которым надоели наши нарочитые песни, иногда кричали на нас. Собаки тоже поднимали скулеж. Мы прекращали работу, но немного погодя продолжали ее. Работали днем и ночью. Доски уже были пропилены. Но пол снизу был обит толстым железом. Значит, не мы первые пробиваем пол в вагоне, и враг это учел. Эх, план побега не удался…»
А вскоре потянулись земли Германи… Каменистая, унылая, чужая страна. Здания, столбы, дороги – все сделано основательно, добротно и уныло. Да, тут не разбежишься…
Наконец, станция назначения «Kleine Kenigsberg» – Малый Кёнигсберг. Повалили из остобрыдших за долгую дорогу железных коробок, разминали ноги, помогали раненым. Ощущение земной тверди после зыбкого железного пола придавало сил. После переклички двинулись длинным строем по хорошо мощенной улице. Брели с трудом, ведь у многих не было обуви и вместо сапог выдали деревянные колодки – сабо. Но деревяшки натирали ноги до кровавых мозолей… А вот и сам городок весьма идиллического вида: водяная мельница, средневековые ворота, зелень тенистых деревьев. Чисто прибранные двух- и трехэтажные дома с занавесками на окнах. Из-за них выглядывают перепуганные бюргеры: как-никак, а русские уже в городе. Возможно, вслед за ними придут и другие русские – солдаты с оружием… Стук деревянных колодок по мостовой, окрики конвоиров, лай собак всполошили их. Одни бросают на колонну сочувственные взгляды, другие с отвращением задергивают занавески…
Лагерь располагался за дальней окраиной Малого Кёнигсберга: четыре длинных барака, выкрашенных в темно-зеленый цвет. Такие же сторожевые вышки: одни с пулеметами, другие с прожекторами. Все очень строго, неприветливо, зло…
Колонна замерла перед воротами, из них вышел офицер-эсэсовец. С минуту он всматривался в угрюмые лица, словно искал знакомых, потом хлопнул стеком по блестящему голенищу сапога и на хорошем русском языке предупредил:
– Лагерь «Новый Кёнигсберг» заминирован. Каждый метр его территории простреливается пулеметами. Надежду на побег оставьте по эту сторону ворот!
М.П.Девятаев:
«Лагерь огромный, заключенных в нем много. Нас, авиаторов, поместили в отдельном бараке. Проходя по двору, мы заметили, что всюду разбросаны детские рубашки, штанишки, женские чулки, обувь и даже горшки для малышей. Кто-то отважился спросить у охранника, что все это означает. Эсэсовец ответил: здесь находились еврейские семьи, людей вчера сожгли в печах, чтобы предоставить место вам, вновь прибывшим. У многих возникла одна и та же мысль: „Вот оно что! Когда понадобится освободить лагерь для других заключенных, эсэсовцы сделают то же самое с нами? Невеселая перспектива“… Что тут скажешь?»
Изучив жизненный путь моего героя, Михаила Девятаева, могу со всей убежденностью сказать: он обладал феноменальной везучестью. Шла ли она от бога или от природных свойств его характера, но всякий раз, попадая в лихие обстоятельства, Девятаев благополучно выбирался из них. Он всегда выходил победителем из труднейших и опаснейших ситуаций. Судьба не просто испытывала его, но и готовила к смелым, отчаянным поступкам. В некоторых странах пилотам вписывают в их летные характеристики «везучий» он или «невезучий». Девятаеву кадровики наверняка бы вписали: «феноменально везучий». Но, как говаривал Суворов: «Раз везение, два везение, помилуй Бог, надобно и умение!» У Девятаева было и умение. Умение схватывать все на лету и мгновенно, как подобает истинному летчику-истребителю, принимать решения. Решения беспроигрышные…
Он не раз выслушивал от Кривоногова планы побега. Иван предлагал:
– Проползти ночью к пулеметной вышке, отвлечь пулеметчика, метнуть в него нож, обезоружить и дать очередь по соседним вышкам. Остальные уйдут в прорыв, десятки уйдут…
– Нет. Шумно очень, – отвергал Девятаев. – Поднимут всю охрану в погоню. Не уйдем.
– Все остальные варианты тоже шумные, – вздохнул Вандышев. – Самый тихий и незаметный – подкоп.
– А чем копать будешь? У немцев лопату попросишь? – невесело усмехнулся Кривоногов.
– Будем искать, чем рыть, – спокойно рассудил Девятаев.
На утренней раздаче баланды, как всегда, гремели алюминиевые миски. Девятаев быстро опустошил свою и показал ее Кривоногову:
– Вот тебе и лопата. И загребает, и выбрасывает. За неделю пророем. Только нужна еще пара бойцов – на пересменку. Есть кто на примете?
– Есть.
– Вадрясто!
– Чего?
– Да это по-нашему, по-мордовски, – «хорошо».
– Ишь ты, вадрясто… – покачал головой Кривоногов. – Хорошее словцо. Запомнить надо. А как «побег» по-вашему?
– По-мокшански «побег» – «ворьгодема».
– Красиво! Вот так и будем называть: «ворьгодема». Никто не поймет. А «победа» как?
– Победа – «сяськома».
– Тоже понятно. Вроде как изнемог человек, но победы добился.
– Ну и где твои орлы?
На вторые или третьи сутки ночью около нар Кравцова и Пацулы собрались на тайный совет «орлы»: Девятаев, Воробьев, Вандышев, Миша-сержант и еще несколько человек. Вниманием всех завладел человек невысокого роста, очень худой, с обезображенным ожогами и шрамами лицом. Именно таким запомнился всем майор Николай Китаев. Он приземлился в поле на поврежденном истребителе и ударился лбом о прицел, надолго потерял сознание и очнулся уже в плену.
Китаев говорил коротко, четко, по делу. Он сразу же стал излагать хорошо продуманный план побега, который всем показался легко осуществимым. Все остальные предложения были из области книжных фантазий вроде побега графа Монте-Кристо.
М.П.Девятаев:
«Мы безоговорочно верили Китаеву… Старожилы лагеря рассказали, что Китаева
