Михаил Девятаев - Николай Андреевич Черкашин
В самом деле, никто кроме своих, кроме эсь, кроме посвященных, не смог бы понять восклицание Девятаева:
– Молема! Вансто!!
А те, кто копал, понимали: «Тихо! Охрана!»
И как же ждали подкопщики коротенького слова: «Ётка»!.. Перерыв.
Как-то нашли кусок кровельного железа, сделали из него небольшой, но широкий совок. Мисками, ложками, ногтями вгрызались в грунт. Землю укладывали на совок, как на противень, затем волоком вытаскивали наверх и разбрасывали под полом. Теперь все рыскали по лагерю в поисках лопаты. В углу сарая с хозяйственным инвентарем удалось найти малую пехотную лопатку. Сумели и незаметно пронести ее в барак. Теперь работа заметно ускорилась. За сутки проходили по два метра. Выбранную землю рассыпали под полом. Уже вышли за периметр барака, а там и до ограждения из колючей проволоки – рукой подать. Еще несколько метров – и поминай как звали, точнее – нумеровали!
Это была не просто изнурительная работа, это было крайне опасное предприятие: чем дальше рыли, тем вероятнее был обвал верхнего свода, практически не укрепленного. А это значит, что землекоп мог оказаться заживо погребенным. Одна мысль об этом кошмаре вызывала то, что в психиатрии называется клаустрофобией, – боязнь замкнутого пространства. Но тесноты бояться – в подкоп не ходить. Хочешь вырваться на свободу – забудь о своих страхах. И летчики, которым вчера открывался бескрайний простор небес, из орлов превращались в кротов…
Глаза страшат, а руки делают. Все было именно так, по старой русской поговорке. Делали. Копали. Пробивали. И Фортуна, богиня удачи, которая, как известно, любит смелых, – улыбалась им. Как улыбался им тот безымянный русский медик из лагерного лазарета. Этот пожилой человек, догадавшийся, что к чему, стал деятельным помощником будущих беглецов. Рискуя жизнью, врач доставлял девятаевцам ножи, спички, принес даже карту Германии, нанесенную на шелковое полотно. Однажды передал в барак школьный компас.
Тем временем подкоп продолжался. Но чем дальше уходил лаз, тем труднее становилось дышать в подземелье. Наверху, на плацу, уже веяло осенью, а в туннеле стояла нестерпимая духота, к тому же зловонная, копателям в забое не хватало воздуха, они то и дело теряли сознание. Их тормошили, дергали. А если бы кто-то умер? Решили привязывать к ногам веревки, чтобы вытаскивать из подкопа бездыханное тело. И вовремя: обмороки случались все чаще. И тогда они рискнули пробить небольшое отверстие на поверхность – отдушину. Пробили. Стало немного легче шуровать лопаткой.
В конце траншеи просунули из-под земли на поверхность небольшой железный прут – веху, чтобы видно было, сколько прокопали.
– Смотрите, маловеры, как далеко мы уже продвинулись! – показывали веху тем, кто не верил в успех подкопа. На всех скептиков это произвело сильное впечатление. С того дня более полусотни человек наперебой лезли в подземелье. Отряд новых добровольцев был разбит на группы по шесть человек. Во главе каждой из них стоял офицер или политработник. Обычно политработников немцы в плен не брали: заметив на рукаве комиссарскую звезду, тут же расстреливали. Но к 1944 году комиссарские звезды отменили, а поскольку в авиации все политработники были летающими, то от остальных пилотов они никак не отличались. Это многим спасло жизнь.
М. П. Девятаев:
«Среди „метростроевцев“, так называли мы подземных копателей, мне особенно запомнились два неразлучных друга, оба украинцы-земляки, служившие в одной части. Старший лейтенант Алексей Ворончук, он был командиром звена, и лейтенант Алексей Федирко – летчик из его звена. Вместе бились они с врагом и вместе попали в плен при весьма неожиданных обстоятельствах.
Звено Ворончука вело тяжелый воздушный бой при большом превосходстве сил врага. Они сбили несколько „мессершмиттов“. Но в последние секунды боя пулеметные очереди врага подожгли самолет Ворончука. Как ни старался опытный летчик погасить, сорвать пламя, все его усилия оказались тщетными. Задыхаясь в дыму, Ворончук выпрыгнул из горящей кабины и раскрыл парашют. Ветер нес его в расположение фашистов. Видя, какой опасности подвергается командир звена, летчик Алексей Федирко бросился ему на выручку. Он стал кружиться над снижающимся летчиком, поливая пулеметным огнем бегущих к нему немцев.
– Держись, друже!.. Держись!.. – кричал Федирко с самолета, хотя и знал, что тот его не услышит.
Как только парашют распластался на земле, Федирко рядом с ним посадил свою машину.
– Давай скорей, тезка! – махал он рукой Ворончуку, отстреливаясь от гитлеровцев, окружавших его, из пистолета.
Фашисты открыли сильный пулеметный огонь по самолету Федирко, стараясь не дать ему взлететь. Ворончук был уже возле самолета, Федирко помог ему влезть в кабину и тут же дал газ. Самолет взревел, тронулся, набирая скорость, подпрыгивая на кочках. Уже колеса оторвались от земли, и в этот момент – сильный толчок… Летчик в спешке не разглядел столб и врезался в него. Левая плоскость оторвалась… Их окружили немцы.
Так, спасая товарища, Федирко вместе с ним оказался в руках врага. И здесь их дружба оставалась крепкой и нерушимой. Они никогда не разлучались, как братья, вместе спали, из одной миски ели, вместе мечтали о побеге. Это они изрезали в бараке портрет Гитлера и сделали из него карты. Играя в подкидного дурака, друзья хлопали ими по носам проигравших и заразительно смеялись. Даже в самые тяжелые минуты они не теряли чувства юмора. Вот эти неутомимые, никогда не унывавшие товарищи самоотверженно работали в подземелье…»
Пространства под полом барака уже не хватало. Оно было до отказа забито вынутым грунтом. Тогда землю стали выносить из барака и выкладывать перед входом в него клумбу в виде большой свастики.
– Гут, гут! – одобряли «инициативу» 7-го барака гитлеровцы.
Теперь, когда отряд «метростроевцев» вырос до пятидесяти человек, решено было вести подкоп не за проволоку, а еще дальше, под здание комендатуры, чтобы ночью перебить охрану, захватить оружие, уничтожить всех часовых. План усложнялся: перебив часовых, узники могли захватить пару грузовиков и быстро добраться до ближайшего леса, а там уйти в чащу и держаться одним – партизанским – отрядом. Такая перспектива вдохновила многих. Теперь даже те, кому силы не позволяли работать под землей, несли наблюдательную вахту, бдительно следя за тем, чтобы к бараку не подошел охранник или вахтман.
Девятаев вползал на четвереньках в узкий низкий лаз и там, в глубокой норе, выскребал миской землю, передавал сидевшему за ним Кривоногову. Тот подавал ему пустую миску, а дальше земля уходила по живому конвейеру. Дышать с каждым прорытым метром становилось все труднее. Крупные капли пота выступали на лбу и стекали по щекам.
– Смотри, – предупредил его Кривоногов, – если свод рухнет, похоронит заживо. Я в шахте работал. Знаю. Надо чем-то подкрепить.
Разломали нары и
