Михаил Девятаев - Николай Андреевич Черкашин
– Это ты Кольке-мальцу предлагай, – парировал напарник. – А я Иван.
– Иван, продай диван, махорки купим… – не унимался Девятаев, яростно работая миской. Работа ладилась. Оттого и шутить хотелось.
– Ну что, метров на пятнадцать уже прорыли. Еще полстолько бы.
Девятаев яростно работал миской. Вдруг из земли хлынула густая зловонная жижа. Он вылез из подкопа мокрый по пояс.
– Что случилось? – спросил Кривоногов, зажимая нос.
– В канализацию попал. Деревянный желоб прогнил. Немцы, жмоты, чугунину пожалели, из дерева сделали. Плесни воды!
М. П. Девятаев:
«Все уже предвкушали свободу. И вдруг – горькое разочарование… Мы наткнулись на деревянную канализационную трубу. Прогнившие доски не выдержали напора, и нечистоты хлынули в наш туннель. В бараке стало невозможно дышать, вонь распространялась по всему лагерю. Эсэсовцы, закрывая носы, ругались на чем свет стоит, называя нас свиньями. Но мы сохраняли спокойствие, боясь выдать самих себя. К нашему счастью, охранники не заподозрили нас в подкопе и ограничились тем, что реже стали заходить в барак. А нам это было на руку.
Некоторые наши товарищи, после того как туннель заплыл нечистотами, решили, что продолжать подкоп бесполезно, что из этой затеи ничего не выйдет. Однако мы не отступили. Особенно упорно работали Пацула и мой земляк из Торбеева Василий Грачев.
С Грачевым мы вместе учились в школе, еще в детстве мечтали стать летчиками. Мечты наши сбылись. Василий на фронте был штурманом, летал на бомбардировщике. Во время одного из вылетов в глубокий тыл врага его самолет подбили зенитки. И вот после девятилетней разлуки мы встретились с ним здесь. Узнав от меня о подкопе, Василий Грачев весь отдался заманчивой идее. Он вместе с Пацулой вызвался спуститься в затопленное подземелье и ликвидировать аварию. Вдвоем они, едва не задохнувшись в нечистотах, заделали отверстие в трубе. Вырыли огромную яму под полом и вычерпали в нее все нечистоты из подземного хода, использовав для этой цели тазик, который мы похитили в санчасти. И работа под землей закипела снова. От грязи и нечистот, с которыми приходилось соприкасаться во время ночной работы, у многих товарищей головы покрылись струпьями, все тело было усыпано болячками. Мои обожженные руки превратились в сплошные кровоточащие раны, на ногах и животе появились фурункулы. Это заметил обслуживающий нас военнопленный русский врач и позвал меня к себе:
– Зайди-ка, сынок, ко мне, я посмотрю, что у тебя с руками.
Очутившись со мной наедине, делая мне перевязку, он шепотом многозначительно предупредил меня:
– Берегите руки. Работайте осторожнее…»
Двое охранников патрулировали колючее заграждение. Один из них провалился по колено в землю. Посветили фонариком.
– Шайсе! – заметил один из них, обескураженно рассматривая испачканный сапог. Другой захохотал над незадачливым товарищем. Из-за этого, казалось бы, пустякового происшествия вдруг всполошилась вся охрана.
М.П.Девятаев:
«Мы уже готовы были вытащить последнюю горсть земли, чтобы вырваться на свободу. Но… перед рассветом завыли сирены воздушной тревоги. Это был удобный случай проследовать цепочкой по туннелю и выйти за колючку. Только, как донесли наши наблюдатели, эсэсовцы не попрятались в бомбоубежище, а оцепили лагерь. Слышался громкий лай собак. Побег пришлось отложить. А утром на работу нас не вывели. И вдруг голос:
– Комендант!
Все вздрогнули. Предчувствовали беду. Комендант приближался к нашему бараку. За ним следовало несколько офицеров и солдат. „Ищут подкоп“, – шепнул кто-то.
Комендант приказал вывести нас на площадь и раздеться. А охранники в бараке производили обыск. Ощупывали матрацы, снятую одежду. Мы стояли по команде „смирно“. Комендант и его помощник несколько раз прошлись вдоль обнаженной шеренги, ожидая результата обыска. Но в бараке ничего уличающего нас не нашли. Тогда один из эсэсовцев взял в руки длинный шест. Тонким концом ткнул его в землю, и земля провалилась. Подкоп был обнаружен».
Начались повальные обыски…
Пришли и в лазаретный барак, где жили Девятаев и Кривоногов. Участников подкопа определили по запаху канализационных стоков: оба, и Девятаев и Кривоногов, смыть с себя жижу не успели. Их вывели на плац и стали «отмывать» на холоде ледяной водой из брандспойта. Потом заперли в карцер. Девятаева била лихорадка – простыл от ледяного душа. Утром всех военнопленных построили на плацу. Вывели мокрых «беглецов», не просохших за ночь после брандспойтов.
Лагерфюрер зол и беспощаден. Он не спеша выбирает слова, переводчик в круглых очках, бывший армейский начфин, выкрикивает так, чтобы было слышно всем:
– Пойманных беглецов мы обычно вешаем перед тем бараком, откуда они сбежали. В этот раз мы будем их сжигать заживо. Преступники номер триста сорок один и номер триста сорок два отправляются в лагерь смерти Заксенхаузен, где будут сожжены в крематории.
Однако беглецов спасло чудо, точнее, немецкая практичность и педантичность. Накануне пришел приказ из ведомства Гиммлера «использовать заключенных с максимальной пользой для Рейха». Просто утопить или расстрелять это было теперь, на исходе войны, слишком расточительным. Девятаева и его соратников отправили в глубь Германии – в лагерь смерти Заксенхаузен, где из заключенных в прямом смысле выжимали все соки.
Глава вторая
Заксенхаузен
В Заксенхаузен их отправляли попутным порожним самолетом. Пленные-штрафники вповалку улеглись на полу грузового отсека. Девятаев пребывал в бреду и горячке. Похоже, у него началось воспаление легких. Кривоногов прикладывал к его пылающему лбу мокрую тряпку. Это единственное, чем он мог помочь другу. У входа в пилотскую кабину сидел автоматчик, держа автомат на коленях. Он курил, поглядывая на необычных «пассажиров». Девятаев смотрел на него с тихой ненавистью:
– Убрать бы, гада, я бы за штурвал сел… Через пару часов уже дома были бы.
Он пытался привстать, но Кривоногов всякий раз останавливал его:
– Миша, ты бредишь! Опомнись!
– «Мордвин» атакует! Прикрой меня!
– Он положит нас, пока мы до него доберемся!
– Лучше так, чем в печи!
Девятаев приподнимался, с трудом вставал и тут же падал. Тем временем самолет заложил резкий вираж и пошел на посадку. Захват не состоялся.
Прилетели…
У ада и рая блуждающая локация. Территория ада перемещается по всем континентам и может возникнуть в любой точке планеты.
Разве Содом и Гоморра, испепеленные гневом Господним, не были земным адом? Разве не разверзлись недра ада в гигантской промзоне Мариуполя в 2022 году?
Разве Брестская крепость в июне 1941 года не стала адом для обожженных, израненных защитников? Разве сгорать заживо с распоротым животом не адская пытка?
А райские места – они тоже возникают как оазисы благоденствия то тут, то там… Оба этих полюса могут возникать в любой момент и в любой точке планеты, будучи
