Михаил Девятаев - Николай Андреевич Черкашин

Николай Черкашин

Михаил Девятаев

© Черкашин Н. А., 2023

© Издательство АО «Молодая гвардия», художественное оформление, 2023

Вступление

За всю историю войн ХХ века никому еще не удавалось сделать то, что сделал старший лейтенант Михаил Девятаев: поднять в воздух немецкий самолет и улететь на нем из-под носа противника. Всех, кто вникал в эту невероятную историю, завораживал узор счастливых случайностей, детективный ход подготовки к захвату самолета и самого полета. Но при этом за кадром оставалась важнейшая деталь: самолет Хе-111, на котором перелетела линию фронта группа Девятаева, был носителем многих военных секретов немецких ракетчиков. Ведь он был нашпигован аппаратурой для отслеживания полета ракет и управления ими с воздушного КП! Более того, старший лейтенант Девятаев сообщил командованию точные места расположения стартовых столов на полигоне, и по ним был нанесен уничтожающий удар с воздуха. Когда об этом доложили Герингу, он пришел в ярость и приказал отдать под трибунал начальство лагеря Пенемюнде с комендантом аэродрома во главе.

О военном летчике Михаиле Девятаеве, бежавшем с острова Узедом на немецком самолете с группой военнопленных, я узнал из публикаций моего коллеги по «Комсомольской правде» Василия Пескова. Его огромный очерк – во всю полосу – потряс не только меня, но и всех, кто его читал. Тем более что рассказ шел от первого лица: Девятаев сам рассказывал журналисту о всех подробностях перелета с острова Узедом.

Я никогда не думал, что судьба подарит мне встречу с этим легендарным человеком. В 1985 году в Манеже проходила большая выставка, посвященная 40-летию Победы. В одном из залов я увидел немолодого крепкого человека в темно-синей тужурке капитана речного флота, на груди его ярко горела «Золотая Звезда». Это был он, Михаил Девятаев. Не узнать его было нельзя. Я подошел, представился, мы обменялись рукопожатиями. Расспрашивать Девятаева, который уже устал рассказывать свою историю, я не стал. Из многочисленных публикаций знал ее во многих деталях. Договорились встретиться в Казани, где он жил, и там, не спеша, побеседовать. А вот сегодня жалею о несостоявшемся разговоре. В беседе с Михаилом Петровичем о его невероятном бегстве с секретного немецкого аэродрома Пенемюнде, быть может, открылась бы какая-нибудь новая подробность…

Дважды собирался я в Казань – по свежему знакомству, но общение ограничилось двумя короткими разговорами по телефону. Зато удалось побывать на Узедоме, в том самом Пенемюнде, с которого и началась эта история.

8 ноября 2016 года я стоял на той самой взлетной полосе, с которой мой герой начал свой полет в бессмертие. Конечно, это звучит пафосно. Но без пафоса, без изумления, без преклонения здесь не обойтись. По отношению к Девятаеву уместны все восторженные и высокие чувства. О нем, о Михаиле Петровиче Девятаеве, о его личности и подвиге, собственно, вся эта книга. А если без пафоса: я стоял на взлетной полосе бывшего военного аэродрома на острове Узедом в Пенемюнде, откуда взлетел на Хе-111 летчик-смертник, советский военнопленный старший лейтенант Михаил Девятаев. Идет мелкий осенний дождь. И далеко-далеко на старте взлетной полосы готовится к разбегу самолет с черно-желто-красными опознавательными знаками ФРГ. Я же стою там, где полоса обрывается перед урезом моря. Стоять здесь нельзя, потому что аэродром все еще действующий, с него по-прежнему взлетают самолеты. Но мне очень важно прикоснуться к этой земле, к этому асфальтобетону, который, похоже, остался с тех давних военных времен… Меня засекла местная охрана, и ко мне уже направился какой-то чин, чтобы выдворить нарушителя с территории аэродрома. И, не дожидаясь его, я «выдворяюсь» сам, то есть тихо скрываюсь в мокрых кустах, делая вид, что собираю грибы и созревший шиповник…

Зачем я сюда пробрался? Чтобы почувствовать то время, в котором мой герой совершил свой подвиг. Спустя восемь десятков лет это очень трудно, но возможно. Я уже приобрел некоторое умение проникать сквозь плотный туман ушедшего времени. Иногда для этого нужно совсем немногое: заглянуть в старый дворик и услышать нечаянную фортепьянную мелодию из полуоткрытого окна. Или сесть в допотопное купе старинного вагона и проехать под дыхание паровоза несколько километров… Нужна некая вибрация души. И здесь, глядя, как по мокрому летному полю ко мне направляется немецкий охранник, я эту вибрацию ощутил. Ведь я видел то, чего так не хотелось видеть моему герою, – приближение охраны в тот час, когда он готовился осуществить свой фантастический план…

Я потом подсчитал: чтобы у Девятаева получилось все, что он задумал – захват самолета, взлет, полет, посадка, – должны были соединиться в одну цепь девять счастливых случайностей (а может быть, и больше). И каждая из них могла стать роковой, последней в жизни. И чтобы этого не произошло, нужна была нечеловеческая воля. Впрочем, как раз человеческая, ибо Михаил Девятаев был именно человеком, настоящим человеком маресьевского склада.

И даже если бы он не совершил свой немыслимый полет с Панемюнде, его жизнь была бы не менее интересна как жизнь фронтового летчика-истребителя, сбившего в небе не одну вражескую машину… Наконец, как гражданина, совершившего еще один подвиг – чисто человеческий подвиг многолетнего «хождения по мукам».

Впрочем, все по порядку.

Часть первая

Судьба с голубыми петлицами

Глава первая

В небе скрылась точечка…

Если бы я снимал кинофильм о Михаиле Девятаеве, я начал бы вовсе не с неба и не с него, удалого летчика, начал бы с его матери, начал бы с такого вот вполне реального эпизода…

…Российская глухомань. Мордовские леса. Райцентр Торбеево. Кривые улочки. 1942 год… В рубленой избе – райвоенкомат. Два офицера-инвалида правят всеми делами. Майор с отхваченной по локоть левой рукой раскладывает на столе бумаги, придерживая их культей.

– Опять Девятайкиной похоронка. Рука не поднимается подписать – это уже восьмая… Опять сын погиб… На этот раз – Михаил, старший лейтенант. Летчик…

– А ты его жене пошли. Она сама ей потом скажет. По-семейному.

– Давай адрес жены.

– Пиши: Казань, улица… дом… Фаине…

А рядом, почти на той же улице, стоит изба Девятайкиных. Такая же, как и все, побуревшая от времени бревенчатая, рубленная «в лапу» хоромина. Окна в узорчатых белых занавесках. На подоконниках – герань. На стене ходики с гирями на цепях, черная тарелка репродуктора. В красном углу – иконы. Пожилая женщина Акулина Дмитриевна молится:

– Упокой, Господи, души убиенных на поле брани воинов: Ивана, Петра, Николая, Семена, Василия, Александра, Сергия… Спаси и сохрани последнего моего – Мишатку, раба Божьего Михаила.