Озаренные - Леонид Михайлович Жариков
— Сейчас покормлю тебя, — говорила она ласково, как ребенку, а сама суетилась вокруг электроплитки. А он как сел на диван, откинувшись на спинку, так и уснул. Маша стояла над ним, вся охваченная нежностью, потом бережно сняла с него резиновые сапоги, осторожно подсунула под голову подушку и погасила свет.
Сама лежала с открытыми глазами, напряженно прислушиваясь к его глубокому дыханию и неожиданным вскрикам сквозь сон: «Забурили? Скорее палить!»
Машенька знала, что слово «палить» означает — взрывать, и беспокоилась еще больше. Ей вспомнился утренний разговор с соседкой, старой горняцкой матерью. Она сказала с печалью и гордостью, что у шахтерских подруг трудная доля: заботой и лаской облегчать труд сыновей, отцов и мужей. Машеньке стало радостно оттого, что она сама теперь шахтерская подруга. Ну а если так, то она сумеет разделить с мужем-горняком все невзгоды и трудности.
Утром она разбудила Володю, подбодрила шуткой, досыта накормила жирной яичницей с украинским салом, собрала увесистый «тормозок» — так шахтеры прозвали в шутку завтрак. Володя пошел на работу повеселевший, как будто даже сил прибавилось.
После смены вернулся домой — и не узнал своей комнаты. Маша постелила на стол скатерть и с угла на угол кружевную дорожку. Над кроватью прибила ситцевый в цветочках коврик. От чисто вымытого пола, как от палубы, веяло свежестью. А на тумбочке стоял в граненом стакане букет скромных степных цветов.
Бригада, в которую пришел Володя Носенко, была комсомольско-молодежная. А это означало вечный поиск. Решили комсомольцы, что сорок метров штрека по плану — мало. И они объявили, что дадут семьдесят метров. И случилось так, что Володя Носенко сильно простыл на сквозняках в шахте и у него поднялась температура. Однако он на работу вышел. Рабочие бригады заметили, что он весь горел и еле держался на ногах, но не уходил. Маша вызвала врача, но Володя рассердился на нее. Он сказал, что не может подвести ребят, если они слово дали.
Проходчики, видя, что новичок ходит на работу с высокой температурой, не раз предлагали ему идти домой, но Володя отделывался шуткой и продолжал работать, да еще как! И его упрямство так подействовало на рабочих бригады, что они еще дружнее взялись за работу, не считаясь со временем и затратой сил. К концу месяца стало ясно, что семьдесят метров штрека будет! И рабочие с уважением и теплотой относились к Носенко.
— Ай да морячок, молодец... Полундра!
Тяжело, медленно раскрывалась перед Володей суровая красота горняцкого труда. Он не знал тогда, что шахтеры скупы на похвалу, что у них трудно заработать признание, но если оно завоевано, это будет высокая цена человеку.
В конце месяца Володя был приятно удивлен: у него вышел такой заработок, которого раньше и за три месяца не бывало.
Проходчики
В те памятные дни в Донбассе я и познакомился впервые с Владимиром Носенко и его Машенькой. Тогда же захотелось рассказать людям о их хорошей дружбе.
Говоря по правде, не все из прибывших в Донбасс комсомольцев выдержали тогда испытание. Помню, по соседству с Носенко в общежитии поселилась другая супружеская пара. Небольшого росточка, похожий на мальчика муж одевался с претензией на моду, свысока смотрел на людей, от работы отлынивал, обедал только в ресторане. А его миловидная, похожая на восьмиклассницу жена, в дешевом халатике, с глазами мученицы, сидела на кровати голодная и молча ждала своего повелителя, которому доверилась и поехала в далекий край.
Горняки упрекали его за нерадивость и невнимание к жене.
— Что же ты жену свою бросил, она плачет, бедная.
— Женские слезы стоят три копейки ведро, — изрекал незадачливый муж.
— Ну и мерзавец ты! Сорвал девочку с учебы. Где же твоя мужская честь?
— А я ее не держу, пусть едет и учится...
— Сам тоже лодыря гоняешь. Почему не едешь в шахту?
— Не для того получил я среднее образование, чтобы быть простым шахтером. Не много нужно ума уголь долбить.
Молодые шахтеры с презрением отходили от него, удивлялись, откуда взялся такой эгоист, маменькин сынок.
Володя Носенко по-дружески убеждал его переходить на работу в его бригаду. Он обещал первое время работать и за него, и за себя. Но молодой супруг слушал его с унылым видом. По вечерам занимал у соседей деньги и отправлялся развлекаться, оставив жену в общежитии. Маша нередко приглашала ее к себе и кормила. К счастью, незадачливого супруга скоро призвали в армию, а горняки собрали его жене денег на дорогу, и она уехала к родным. Горькой ошибкой выглядела эта «супружеская» жизнь перед верной и крепкой, согретой уважением и любовью друг к другу молодой семьей Носенко.
Шахтеры полюбили Володю Носенко. Он принес с собой воспитанные еще на флоте чувства дисциплины и трудолюбия. Молодежь относилась к нему с уважением, старики ставили его в пример.
С той памятной весны я много раз приезжал в донецкий край и всегда заворачивал с дороги на полюбившуюся мне шахту имени Абакумова. Здесь коллектив боевой, спаянный. Шахта была еще молода, но в ряду сверстниц уже считалась знаменитой. За несколько послевоенных лет шахта в три раза увеличила суточную добычу угля. У нее, как у юности, все было в будущем.
И вот я снова на шахте имени Абакумова.
Первый визит — к старым друзьям. На улице Трамвайной, где еще не было трамвая, поскольку не было и нужды в нем, стояли в окружении садов уютные шахтерские домики. В одном из них и жила семья Носенко. Машенька вышла навстречу не одна: у нее на руках была дочурка — белокурая, голубоглазая, в цветастом платьице и крохотных красных башмачках. В доме маленькая Лариса вела себя со мной как со старым знакомым, деловито взобралась на колени, вытащила из кармана все документы, блокноты и разложила их на столе.
Машенька изменилась: на лице появилось выражение материнской озабоченности, печать усталости, но в чистых ее глазах светилась радость. Машенька быстро прибралась в комнате, надела новое платье, на столе появилось угощение.
Володя работал в утреннюю смену. Однако уже спустилась в шахту вторая, а его все не было.
Комсорг шахты Ваня Перч, который и привел меня к Носенко, высказал предположение, что Володя, как видно, остался на вторую смену.
