Озаренные - Леонид Михайлович Жариков
Когда подошел срок демобилизации, Володя стал собираться домой. Товарищи по службе, ребята из Донбасса, звали его в шахтерский край. Они так горячо убеждали, что Володе и впрямь захотелось туда. Но в Киеве жила мама, заждались сестренки, а о Машеньке и говорить нечего: сердце рвалось к ней.
Володя вернулся в Киев. Маша взяла отпуск и тоже приехала туда. Встреча была немного растерянной и робкой. На вокзале сели в первый троллейбус и поехали в центр. Сердце девушки билось встревоженно: она в Киеве, древнем, великом и пока еще незнакомом. Она лишь ощущала его буйное весеннее празднество. В окна троллейбуса виднелись аллеи цветущих каштанов, их зеленые ветки, как новогодние елки, были украшены белыми свечками цветов.
Возле Печерской лавры сошли с троллейбуса и направились к днепровским кручам. Домой идти было рано. Они присели на Машенькин чемоданчик, любуясь красотой раннего утра и Днепром.
С высоты открывался чудесный вид. Величавый Днепр раскинулся песчаными плесами, разлился голубыми рукавами. Тяжелые мосты повисли над синей водой, пропуская под собой парусники и катера.
Володе хотелось, чтобы все здесь нравилось Маше. Он чувствовал ответственность за судьбу девушки, которая доверилась ему и приехала в незнакомый город. Он бережно относился к ней, боясь хоть чем-нибудь огорчить любимую.
Родные Володи встретили Машу приветливо. В доме готовились к всенародному торжеству — празднику 300‑летия воссоединения Украины с Россией. Утром пошли на демонстрацию. На улицах Киева — пляски, песни, пестрые ленты девичьих венков. На Крещатике Маша увидела рядом с южными каштанами мохнатые русские ели. Как будто северные гостьи вместе с Машей приехали на праздник Украины.
В этот знаменательный день и было решено сыграть свадьбу!
После демонстрации собрались друзья. Мать благословила молодых и не сдержала слезу. Чокнулись, выпили за дружбу, за любовь, за верность.
Вечером пошли гулять. Киев был весь в огнях. На крутых берегах Днепра звучала музыка. Темные волны реки от разноцветных огней казались то голубыми, то багровыми, то желтыми. Машенька радовалась в душе: сама жизнь украсила ее скромное счастье, празднует ее девичью весну.
Отпуск закончился, и Машенька уехала в Москву, чтобы взять расчет. А там случилось так, что ее не могли отпустить с работы. Пришлось жить в разлуке долгих семь месяцев. При первой возможности Маша взяла расчет и вернулась в Киев.
Домик матери оказался слишком тесным, пришлось снять у соседей комнату, и началась дружная, мирная жизнь. Мирная... Не слишком ли была мирной она для комсомольца Носенко? Хотелось больших и смелых дел. Да и время было такое: куда ни глянь, огромная страна, точно океан, кипела трудом. Однажды Володя пришел с работы особенно возбужденным и с загадочной улыбкой положил на стол какую-то книжечку.
— Что это?
— Едем в Донбасс. Едем, Машенька, в самый центр жизни, к шахтерам!
— А как же с «Арсеналом»?
— «Арсенал» и посылает нас. Едем добывать уголь, женушка! Была ты морячкой, а теперь станешь горнячкой.
По правде говоря, Маше не хотелось уезжать из Киева, который полюбился ей, но потом она подумала: если друг стремится к смелым делам, что же здесь плохого? Володя комсомолец, и его долг быть там, где трудно. А она на любые испытания пойдет рядом с ним.
На подвиг
Эшелон прибыл ночью. Десятки автобусов поджидали комсомольцев на привокзальной площади. Слышались звуки гармоник, разноголосая перекличка. Все вокруг незнакомое, даже воздух иной — с привкусом гари.
Володя и Маша пересели с поезда в автобус, и он повез их, как им объявили, на шахту имени Абакумова.
За окнами автобуса разлив огней. Изредка к самым окнам подступали силуэты каких-то круглых гор, по склонам которых на вершину цепочкой взбегали огни. Кто-то сказал, что это терриконы шахт — отвалы пустой породы, поднятой из недр.
На шахте имени Абакумова прибывших разместили по комнатам вновь отстроенного общежития. Там еще пахло свежей побелкой и крашеными полами.
У Володи и Маши не было никакого хозяйства, кроме чемоданчика да узла с постельным бельем. В комнате, куда их поселили, стояла новая мебель, как будто их давно ждали здесь. Блестел полированный шкаф, у окна стоял диван, посреди комнаты — стол.
Разместившись наспех, Володя и Маша вышли на улицу. Над головой раскинулось высокое звездное небо. Откуда-то доносились мерные звуки машин. Вот он какой, Донбасс, край шахтерский! И не верилось, что под ними в глубоких недрах земли сейчас светились огни и работали люди.
— Володя, а мы не провалимся в темноте в шахту? — спросила Машенька, и оба они рассмеялись.
Начался новый этап в жизни Владимира Носенко, самый трудный и самый почетный — шахтерский!
Когда Володя первый раз спустился в шахту, было чуть-чуть страшновато, но любопытно. Он шел по темным подземным галереям, освещая аккумуляторной лампой нависшие своды. Ему вспомнилось детство, рассказ дедушки о подземном ходе арсенальцев и то, как сам хотел копать ход к Днепру...
Володя выбрал профессию проходчика. Не каждому по плечу эта смелая шахтерская профессия. Здесь нужны особые люди. Проходчики пробиваются сквозь камень, первыми открывают дорогу тем, кто будет добывать уголь. Шахта не может жить без подготовительных работ — в этом ее будущее. Проходчики идут впереди горняцкой гвардии, принимая на себя первые трудности.
Бригада проходчиков встретила Носенко не очень приветливо: кончался месяц, и новый человек в бригаде был лишним.
— Прислали нахлебника, — не стесняясь присутствия Володи, сказал один из проходчиков.
Обидно было, да пришлось промолчать. Про себя Володя подумал: плохо вы знаете моряков, дорогие друзья. И он решил честной работой доказать свою полезность. К концу первого дня его руки были в кровяных ссадинах — закладывал в раскоску пудовые глыбы взорванной породы. Нестерпимо болели руки, ломило спину, хотелось пить. Кто-то из проходчиков посочувствовал новичку и предложил свою флягу. Володя с жадностью припал к горлышку.
— Много не пей, ослабнешь, — сказал тот самый проходчик, который был недоволен его приходом в бригаду.
Первый день работы всегда труден, а для Носенко он был трудным вдвойне — едва доплелся до порога. Дома через силу улыбнулся жене, но улыбка получилась жалобной. От Маши не ускользнула тоска в глазах мужа, которую он старался
