Торжество самозванки. Марина Цветаева. Характер и судьба - Кирилл Шелестов
* * *
Аля ненавидела Асю не только за излишнюю болтливость и тщеславную суету. У нее были и глубоко личные причины для обиды.
За хлопоты о пенсии Ася отплатила племяннице чисто цветаевской неблагодарностью. В финальной части своих мемуаров, самой пошлой и фальшивой, она обвинила Алю в том, что та отказалась ехать с ней в Елабугу, искать могилу матери. Досталось не только Але, но и черствому Муру, к тому времени давно погибшему.
«Как жаль, что у твоей матери были такие необыкновенные дети, – с ханжеским пафосом сокрушалась Ася в письме к Але: – Сын не был на похоронах, дочь никогда не поедет на могилу. Лучше было бы ей иметь обыкновенных детей, которые бы принесли ей на кладбище полевых цветов»! Эх, окажись я в ту роковую минуту рядом с Мариной, уж я смогла бы удержать сестру от гибели!
Можно представить, с каким зубовным скрежетом читала это Ариадна, чей характер, по замечанию В.Лосской, сделался к тому времени вполне мизантропическим.
* * *
Ограничиваться одним предупредительным залпом Аля не собиралась, – à la guerre comme à la guerre (на войне как на войне). По ее команде на тетку набросилась Кудрова, которая в семидесятых еще только проходила инициацию в алином кружке, где царила своего рода конкуренция за благосклонность старой капризной «апостолки».
В четвертом номере «Звезды» за 1976 г. Кудрова выпустила статью «Листья и корни», в которой доказывала, что никакого сходства между Мариной и Анастасией не было, равно как не имелось никакой правды в мемуарах последней. Правда содержится в автобиографической прозе ее великой сестры, ну и, разумеется, в воспоминаниях ее выдающейся дочери. Марина росла «отверженным» ребенком, буквально «задыхалась от одиночества». «Мать Марины, видимо, за всю жизнь не сказала ей и нескольких ласковых слов». О, как она страдала… ну, и так далее.
«Звезда» в ту пору считалась солидным изданием; вряд ли она бы стала публиковать малоизвестную поклонницу, прежде сумевшую тиснуть единственную пустую и сентиментальную статейку о Цветаевой в каком-то малотиражном провинциальном журнале, если бы не последовала прямая просьба Ариадны. К Кудровой присоединила свой голос Швейцер, раздались и другие негодующие восклицания обожательниц, оскорбленных за своего идола.
Можно только представить с какой яростью реагировала бы на эти нападки Цветаева, окажись она на месте Аси. Но Ася всегда уступала старшей сестре в драках; она не умела кусаться и бить кулаком, лишь пищала и царапалась. Она пробовала проделать то же самое и на сей раз, но ее слабый старческий голос утонул в гаме, поднятом обожательницами. Перекричать их было невозможно, слушать ее они не хотели, убеждению не поддавались.
Ася была анафематствована и предана остракизму.
Ее мемуары, тем не менее, стали благодатным материалом для всех «евангелисток» и «жен-мироносиц», в том числе и для Кудровой и Швейцер. Они черпали из них факты и интерпретировали их в духе «генеральной линии». Ася и здесь проиграла.
Глава четвертая. Секта. «Кирилловны»
Ничто так не способствует торжеству избранного курса, как истребление оппонента, что убедительно доказал еще товарищ Сталин, в любви к которому прошла юность «евангелисток». Ася, правда, осталась живой и по-прежнему суетной, даже не раскаялась в своих «заблуждениях», но ее поражение было очевидно. Настоящим влиянием в писательских и издательских кругах пользовалась не она, а Аля, и архивы были у Али, так что ни у кого не оставалось сомнений в том, чью сторону избирать.
Победоносное распространение культа Цветаевой пошло гигантскими шагами. Советская эстрада уже гремела ее девизом: «Все или ничего!». (Примечание. Несомненно, совпадением является то, что охранник певички, исполнявшей шлягер с этим вульгарным припевом, застрелил другого певца, заспорившего с ней о том, кому выступать первым. Но то, что певичке, яростно выкрикивавшей эту фразу, легче было отдать команду о применении оружия, чем уступить очередь, к разряду совпадений не отнесешь.) Число ее поклонниц шло на десятки тысяч, на блоковские «тьмы», советские интеллигентки знали наизусть не меньше десятка строк из ее стихов, что порой составляло треть их культурного багажа, приобретенного вне школьной программы. Возникли международные семинары, посвященные ее творчеству, «цветаевские чтения», научные конференции, начали издаваться альбомы и проводиться тематические фотовыставки. Престарелые актрисы, оставшись без ролей на сцене, принялись гастролировать по городам и весям, надрывно декламируя ее стихи.
Градус восторга стремительно повышался. Из великого поэта она превратилась в Великого Поэта (оба слова с прописной буквы, – именно так именуют ее на посвященных ей сайтах), в Гениального Пророка. Казалось, это была уже точка кипения, ведь подобного титула не удостаивался никто из русских поэтов, включая Пушкина. Но нет. А.Саакянц в одном из фильмов, посвященных Цветаевой, в экстатическом порыве провозгласила своего кумира «совершеннейшим Созданием Божиим». Право, не знаю, обижаться ли за Создателя или пожалеть А.Саакянц с ее представлениями о совершенстве?
Когда известный специалист по творчеству Мандельштама Омри Ронен (большинство ведущих специалистов по творчеству русских писателей почему-то – иностранцы) назвал Цветаеву «замечательным поэтом, но порочной женщиной, со склонностью к мифомании и романтическому лицедейству» («Литературное обозрение», 1991. N 1, с.13), негодующие обожательницы бились в журнальной истерике. От печальной участи Орфея, растерзанного вакханками, американского профессора спасла лишь отдаленность границ.
Критические работы есть об Иисусе Христе, пророке Магомете и Будде, но о Цветаевой их не существует. Среди тысячи книг и сотни тысяч статей о ней нет ни одной не захлебывающейся от восторга. Фанатичная вера в ее величие, слепое поклонение ей, крайняя нетерпимость к любой критике в ее адрес, – все это делает ее адепток похожими на религиозных сектанток.
Обожательницы младшего поколения не без гордости именуют себя «маринистками», но, поскольку данное определение лишено и смысла, и значения, я от него в своей книге воздержусь. У Цветаевой есть эссе «Хлыстовки», в котором она с большой симпатией изображает сектанток, которых встречала в детстве в Тарусе. Они привечали ее, любили, и маленькой Марине хотелось, чтобы они забрали ее из родной семьи и удочерили. Жители Тарусы почему-то называли их всех «Кирилловнами».
«Кирилловнами» я и буду обобщенно именовать страстных исповедниц цветаевского культа.
* * *
Весь 2022 год, юбилейный для Цветаевой, знаменовался ее чествованиями и величаниями: помимо торжественных мероприятий и лекций, спектаклей и постановок, переиздавались ее сочинения на дорогой бумаге в твердых переплетах, переписка с разными лицами, воспоминания о ней, выходили глянцевые фотоальбомы. Литературное пространство беспрерывно оглашалось восторженным кудахтаньем «кирилловен».
