О Самуиле Лурье. Воспоминания и эссе - Николай Прохорович Крыщук
Теперь думаю: откуда он знал, что «можно влюбиться»? Именно это со мной и произошло. Сейчас уж могу признаться.
Читала вслух друзьям и семье, а иногда даже писала ему об этом:
«А вот не поверите: мы вчера, усевшись на диванчике, вместе всей семьей, читали вслух Ваши замечательные эссе. Ну, я хотела, чтобы дети – тоже оценили. Я читала свое любимое –“Блюз для Джорджа”. 8 лет назад написанный текст, боже мой… И там: “А чужих – ты это имей в виду – никому не жалко, и это называется патриотизм”. И каждая фраза, каждая фраза – все про сегодня. (Только теперь, похоже, что американец – даже хуже, чем еврей. Но это временно. Оба хуже.)
Впрочем, кому я рассказываю…» (28 августа 2014 года).
Влюбилась так, что написала про Гедройца и в «Новой газете», и в «Вопросах литературы».
Конечно, понимала, что все эти мои заметочки, может, и не смеют видеть свет, но мне так хотелось, чтобы самые разные люди узнали про Гедройца и Лурье.
И он, который просто гений, даже какие-то хорошие слова мне говорил. Похоже, понял: барышня влюбилась, нельзя ее огорчать.
Поэтому, наверное, так тепло отозвался о моей статье про Гедройца в «Вопросах литературы»: «Это такая радость для автора – когда о его текстах пишут с такой великодушной приязнью. С таким пониманием. Одно из лучших переживаний вообще в жизни» (письмо от 11 апреля 2013 года).
Знал, что я волновалась очень из-за этого текста. И не мог не поддержать.
Вот же было мне счастье!
«Ой, Самуил Аронович…
Я, как кот Матроскин, расцвела: «я еще на машинке могу, и вышивать…» На самом деле – мне очень, очень радостно от этого Вашего письма. Хотя сейчас я бы все по-другому сделала, все бы изменила. Кроме одного, конечно. Восхищения тем, как Вы пишете.
Вот, честное слово, Самуил Аронович, попалась мне снова цитата про Бродского – и опять слезы на глазах. И не потому что я сентиментальная барышня.
А потому что там все: и Ваш талант, и наша жизнь, и судьба Бродского, и наша всех судьба, и горечь мира, и безнадежность, и – все равно – надежда… И мне так хочется, чтобы это прочитали все, кого я люблю. И вообще – все, которые хорошие.
Еще раз – огромное Вам спасибо за эту радость, ну и, что поделать, за эту горечь…
Еще хочу Вам сказать, что я счастлива, что у меня хоть на крохотный миллиметрик есть такой друг, как Вы. И я знаю, что мне надо и трудиться, и учиться, и думать, чтобы хоть чуть-чуть соответствовать. Да время уж ушло. Но все равно, хотя бы иногда…
Вот. Обнимите Ваших близких. И будьте, пожалуйста, здоровы! И радостны, и радостны!
Ладно?
Ваша Майя» (12 апреля 2013 года).
Наверное, смешно ему было от этих моих вскриков. Но виду не подавал. Терпел. Писал, чтобы я ему и другие свои тексты присылала. И я, редко правда, все-таки иногда осмеливалась. Даже какие-то свои заметочки на немецком языке, которые публиковала Süddeutsche Zeitung под рубрикой «Моя Германия», ему отправляла. А он читал, представляете?!
И каждый раз, каждый раз меня поддерживал.
А однажды… И это еще одна матрешка в этих историях. Может быть, самая для меня дорогая.
Пришло мне 19 мая 2012 года такое дивное письмо. Теперь без слез его перечитывать не могу.
«Дорогая Майя!
большое спасибо за чудесный, такой поэтичный, такой метафоричный, незабываемый подарок!
На следующей неделе приступаю к операции по пересылке книг. Как показывает опыт, примерно через месяц с небольшим Вы их получите: “Железный бульвар” (это сборник эссе) и “Изломанный аршин” (трактат, печатавшийся в “Звезде”). У меня теперь всегда будут эти Ваши часы, у Вас – эти мои книжки. А это значит, что ничто на свете уже не сможет нас разлучить».
Тут уж мне точно надо кое-что пояснить.
У Самуила Ароновича день рождения 12 мая. И вот как раз в этом самом 2012 году замечательная Мила Агеева, о которой я уже здесь вспоминала, поехала в свой родной Питер. И я передала для Самуила Ароновича крохотный подарок. Ну, думаю, вдруг увидятся.
А подарок этот представлял из себя нечто вроде песочных часов. Только там крохотные пластмассовые шарики, которые в этих волшебных часах были легче, чем окружающая их вязкая голубая жидкость, не опускались вниз, а наоборот – перетекали наверх. И получалось, что время не уходило, а приходило. И все еще было впереди. Об этом я и написала Самуилу Ароновичу даже не на открытке, а в маленькой записочке (в последний же момент спохватилась).
И представьте, Мила была на дне рождения С. А. в «Звезде». И подарочек мой передала!
И я опять счастливая ходила. Ну вы ж понимаете – такие слова прочитать!
А уж когда книги я на почте забрала…
Впрочем, рискну: приведу свое письмо от 18 сентября 2012 года после получения этой новой посылки.
«Дорогой Самуил Аронович!
Спасибо Вам за такой замечательный подарок. Ваши две прекрасные книжки я уже обнимаю обеими руками. И автора бы хотела обнять, да не смею… Простите: не сразу увидела уведомление (ох, рассердился бы Довлатов на два слова подряд, начинающиеся с одной и той же буквы) о том, что на почте меня ждет посылка. Да и не жду я ни от кого посылок. На чужбине, чай…
И так мне было приятно за этой посылочкой идти. И уж тем более – увидеть, что это от Вас, да еще – такие книжки…
(Отвлекусь на секунду: в голодные восьмидесятые я жила во Владивостоке и посылала оттуда своим близким и друзьям многочисленные посылки с дефицитными рыбными консервами. Помните, наверное, как все любили печень трески и нечто похожее. И вот однажды я сумела купить книжку Ахмадулиной и, по-моему, еще что-то Пастернака. И послала, счастливая, своей самой любимой подружке. И как она радостно несла посылочку домой, в надежде на какие-нибудь сардины в масле… А там – вот беда, книжки! Проклинала меня моя талантливая подруга (кстати, та самая, которой я послала Ваши тексты, и она мне написала, что вот теперь будет любить Вас вечно), используя всю известную ей разную лексику.)
Все-таки здорово, что у нас – другой случай. Очень Вам благодарна, Самуил Аронович. И за книжки, и за теплые слова. Ну и вообще… Будьте здоровы и радостны, пожалуйста.
Привет Вашим близким.
Майя.
P. S. Ой, забыла… Мила мне прислала программу Вашего
