Моя последняя любовь. Философия искушения - Джакомо Казанова
– Я вижу, сударь, вы знавали меня в Париже. Теперь мне приходится скрывать мое тогдашнее положение. Но вам я могу открыться – сейчас меня зовут мадам Ланглад.
– В Париже я частенько встречал одного судебного советника с такой фамилией. Все считали его человеком отменных нравов…
– Именно он и обесчестил меня. За какие-нибудь полгода я сделалась несчастнейшей из женщин…
– А бедный Барэ, не умер ли он с горя? И каким образом этот господин Ланглад бросил свой суд и оказался в России?
– Ланглад остался в том же самом кресле, а мой муж в той же лавочке на улице Прувэр. Сюда я приехала с директором комической оперы.
– Который утешал вас во всех несчастьях…
– Это чудовище, подлец, державший меня впроголодь. Но небо послало мне покровителя…
– Конечно же, богатого и влиятельного?
– Это был польский посланник граф Ражевский. Теперь вы узнали мою историю и должны назвать себя.
– Я хочу доставить вам удовольствие догадаться самой. Не припоминаете ли вы иностранца, которому доверили в Париже один важный секрет?
– Какой же?
– То, что господин Барэ, ваш супруг, оставлял вас проводить ночи в одиночестве и совершенно не пользовался своими правами.
– Что-то не припоминаю, сударь.
«Черт возьми, – подумал я, – значит, мадам Барэ делала подобные признания не мне одному!»
– В таком случае, мадам, вы уж, верно, не забыли того, кто с вашей помощью примерял облегающие панталоны в задней комнате вашего магазина.
– Как! Господин Анатас.
– Нет, мадам, я не Анатас, но тот, кому доводилось обедать с вами наедине в «Пти-Полонь».
– Так это вы, мой дорогой Рожэ! – Она дотронулась до моей маски и сбросила ее.
– Казанова! Вас привел сюда мой добрый ангел!
– Не спешите, милая Барэ. Что скажет граф Ражевский?
– Граф уехал из России и не захотел взять меня в Варшаву.
– Тогда почему бы вам не возвратиться к бедному господину Барэ, такому доброму мужу? Ведь он просто сама доверчивость и кротость!
– Я уже думала об этом, но кто заплатит за дорогу?
– А здесь вы не можете чем-нибудь заняться?
– Я ничего не умею делать. На что годится бедная женщина? Играть в комедии, петь или танцевать на подмостках, или, наконец, приняться за недостойное ремесло.
Произнеся сии слова, она тут же назвала мне свой адрес, и я обещал явиться к ней в ближайшие дни, дабы возобновить наше знакомство. Вернулся я в гостиницу еще до наступления дня и улегся спать с полной решимостью не подниматься до самого часа богослужения, которое совершается с большой торжественностью в храме босоногих кармелитов. Пробудившись прекрасно выспавшимся, я с удивлением обнаружил, что еще совсем темно, и тут же возвратился в царство Морфея. Глаза я открыл уже при ярком солнечном свете и, велев позвать парикмахера, в превеликой спешке надел парадное платье. Слуга спросил, не желаю ли я завтракать, но, умирая от голода, я все-таки ответил:
– После мессы.
– Сегодня нет мессы, – возразил он.
– В воскресенье нет мессы, вы просто шутите!
– Сударь, сегодня понедельник, вы проспали тридцать часов.
И в самом деле, я проспал день Воскресения Господня. Это был единственный день в моей жизни, который можно с полным основанием назвать потерянным. Вместо того, чтобы слушать мессу, я отправился в дом генерала Мелиссино. У меня было к нему рекомендательное письмо от его бывшей любовницы мадам Лолио, и, благодаря сему обстоятельству, мне был оказан любезный прием. Генерал пригласил меня на все будущее время к своим ужинам. Дом его содержался на французский манер: деликатесный стол, сухие вина, оживленная беседа и еще более оживленная игра. Я сошелся с его старшим сыном, женатым на княжне Долгорукой. В первый же вечер я занял место за столом фараона. Общество состояло из персон высшего света – проигрывали легко, а к удаче относились с безразличием. Скромность гостей, равно как и их высокое положение, делали немыслимым какой-либо скандал. Банкометом был некий барон Лефорт, сын племянника знаменитого адмирала. Сей молодой человек оказался замешан в одном дурном деле и тем заслужил немилость императрицы. Во время коронации он получил привилегию основать лотерею на казенный счет, но из-за неправильного ведения дел лотерея лопнула, и бедный барон попал в опалу.
Я играл с умеренностью, и моя прибыль ограничилась несколькими рублями. Князь на моих глазах разом проиграл десять тысяч, однако казался нимало сим не затронутым. Я громко выразил Лефорту свое восхищение подобным хладнокровием, столь редкостным среди игроков.
– Хороша заслуга! – отвечал барон. – Князь играет на слово и, конечно, как всегда, не заплатит.
– А его честь?
– Она не компрометируется от незаплаченных карточных долгов, по крайней мере, в нашей стране. У игроков есть неписаное правило – тот, кто играет на слово, может не платить. Выигравший подвергся бы осмеянию, если бы стал требовать свои деньги.
– Но ваш обычай должен хотя бы давать возможность банкомету отказывать в ставках некоторым особам.
– Ни один банкомет не позволит себе подобный афронт. Проигравший, если у него пустой кошелек, почти всегда уходит, не заплатив. Самые порядочные оставляют залог, но это редкость. Здесь есть молодые люди из высшего света, кои ведут так называемую фальшивую игру и смеются в лицо своим партнерам.
В доме Мелиссино я свел знакомство с одним молодым гвардейцем по имени Зиновьев, близким родственником Орлова. Он представил меня английскому послу – лорду Макартнею. Последний, отличаясь молодостью, красотой и обходительностью, вообразил себя влюбленным во фрейлину императрицы девицу Черову и имел неосторожность сделать ей ребенка. Екатерина сочла сию вольность чрезмерной. Простив виновницу, она потребовала отозвать посла.
От мадам Лолио у меня было письмо для княгини Дашковой, удаленной из Петербурга после того, как она помогла своей государыне взойти на трон. Я отправился засвидетельствовать ей свое почтение в деревню за три тысячи верст от столицы. В то время она носила траур после смерти супруга. Мне были предложены рекомендации графу Панину, и она даже сказала, что я могу смело идти к сему вельможе, для чего достаточно лишь сослаться на ее имя. Панин, как я узнал, часто посещал мадам Дашкову, и мне показалось, по меньшей мере, странным, что императрица терпит сношения своего министра с опальной княгиней. Впоследствии загадка разъяснилась: Панин оказался ее отцом, но, не зная этого, я почитал его ни кем иным, как любовником. Теперь княгиня Дашкова в весьма преклонном возрасте и состоит президентом Петербургской академии. Похоже, что Россия – это страна, где все смешалось в отношении полов: женщины управляют, женщины председательствуют в ученых собраниях, женщины занимаются дипломатией. Сим красавицам степей не
