Ничего они с нами не сделают. Драматургия. Проза. Воспоминания - Леонид Генрихович Зорин
ПЕТР. Воздух сотрясаете. (С ироническим пафосом.) «Судьба человека»… (Усмешка.) Разные, знаете, бывают человеки. А что до чести мундира, то ирония здесь ни к чему. Честь мундира надо беречь.
ТРУБИН. Согласен. Как беречь – вот в чем вопрос.
ПЕТР. Ну, это нам известно, как…
Пауза. Алексей Петрович прохаживается, Варвара наблюдает за Трубиным.
ВАРВАРА. Трудно вам дается спокойствие.
ТРУБИН (с хрустом разнимая пальцы, чуть раздраженно). Я плохой кролик для наблюдений.
ВАРВАРА. Об этом мне судить.
АЛЕКСЕЙ ПЕТРОВИЧ (остановился). Ты, Петр, говоришь, тебе известно, как надо беречь честь своего мундира. Не всем известно.
ПЕТР. А ты это к чему?
АЛЕКСЕЙ ПЕТРОВИЧ. К тому, что на сей предмет бывают разные взгляды. Дела этого, о котором рассказывал Павел Павлович, я не знаю. Судить мне трудно, хоть и встревожили меня его слова. А вспомнилась мне другая история…
ПЕТР (шутливо). Это было давно-о…
АЛЕКСЕЙ ПЕТРОВИЧ. В первые годы революции, ты прав. Но послушать ее все-таки небесполезно.
ПЕТР (поспешно). Говори, говори…
АЛЕКСЕЙ ПЕТРОВИЧ. Вот… В некое прекрасное утро я установил, что один из подследственных, изобретатель, бывший генерал, – человек абсолютно порядочный и честный. Дело его вел некто Гринин, из левых эсеров, долго и бездарно вел. Словом, я приказал ему освободить этого генерала, принеся все извинения.
ПЕТР. Так.
АЛЕКСЕЙ ПЕТРОВИЧ. Проходит какое-то время, и я узнаю, что этот человек пребывает все в том же положении. Помню, был чудесный весенний день, а в газетах какие-то мрачные новости. Вызываю Гринина. В кабинете у меня было много народу по разным делам. Входит Гринин, подтянутый, щеголеватый, с небрежной улыбкой. Люди поднялись – оставить нас вдвоем. Но я их не отпустил. Спрашиваю: «Почему не выполнили мой приказ?» Он все с той же улыбкой: «Да вот находим нецелесообразным. Объявить этого лампасника невинным – значит подорвать наш престиж». (Помолчав.) Дальше все точно во сне было. Кажется, крикнул: «Да, престиж чекистов мы подрывать не позволим…» Рванул браунинг из кобуры…
НИНА КОНСТАНТИНОВНА. Ай!
АЛЕКСЕЙ ПЕТРОВИЧ. В последний миг руку отвели.
ВЕРА НИКОЛАЕВНА. Что с вами, милая?
НИНА КОНСТАНТИНОВНА. Даже страшно стало.
ВЕРА НИКОЛАЕВНА. Господи, нам-то чего бояться?
ПЕТР. Ну, отец, этот твой рассказ не к месту. Во-первых, нынче не восемнадцатый год, а во-вторых, ежели мы будем действовать таким манером…
СЕРГЕЙ. А мне рассказ понравился…
ПЕТР (сердито). У тебя вообще – не прими за обиду – мозги навыворот…
АЛЕКСЕЙ ПЕТРОВИЧ (встал). Я, мать, пойду. Устал. (Идет. Вдруг, остановившись.) Я до сих пор жалею, что его не застрелил. (Уходит.)
ВЕРА НИКОЛАЕВНА (после паузы). Разволновался отче наш… (Идет за мужем.)
ТЕМА. Ник…
НИКА. Подожди.
НИНА КОНСТАНТИНОВНА. Товарищи! Граждане! Все вы слишком серьезны. Вы не умеете отдыхать. Вы все в делах, в нервных зимних делах. Нужно выключиться. В этом – все. Кто со мной – в волейбол?
ТЕМА. Я!.. Покажу вам последние достижения.
ВАРВАРА. Поглядим, племянничек. Ника, вы с нами?
НИКА. Разумеется.
СЕРГЕЙ. Ого! Я думал, вы только петь можете.
НИКА (взглянула на него и снова уселась). Так оно и есть. Я пошутила. (Глядя в сторону.) Остаюсь здесь.
НИНА КОНСТАНТИНОВНА (бросила на нее быстрый взгляд). А ты, Петр?
ПЕТР (не сразу). Я, пожалуй, посижу.
Нина Константиновна и Тема уходят.
ВАРВАРА (Нике). Жаль, что передумали.
ТРУБИН (Варваре). Возьмите меня с Сережей.
ВАРВАРА. Идемте. Но если будете мазать – выгоню.
ТРУБИН. Заметано. Двинулись, Сергей.
СЕРГЕЙ. Пошли. (Отцу.) Ты только не уходи. Ты мне нужен.
Сергей, Трубин, Варвара уходят.
ПЕТР. Очень рад. Наконец дождался. Как вам этот Художественный театр?
НИКА. Не очень.
ПЕТР. Вот именно. Журналист этот, видимо, жох… А старик чудит. (Снисходительно.) Впрочем, годы… Какими-то мы будем в его лета?
НИКА (подошла). Вы мне хотите сказать что-нибудь особо секретное?
ПЕТР (смеется). Вроде того… Эх, Ника, жаворонок, скучно мне. Вот и весь секрет.
НИКА. Это уж вы говорили.
ПЕТР. Еще тысячу раз скажу. Вот сорок пять отмахал. Двух сыновей родил. А что толку? Один – волчонок, другой – еще теленок. (Смеется.) Что, не нравится? (Обнял ее.) Ну, ты все-таки замуж за него иди.
НИКА (освободилась из его рук). Думаете это мне доставит такое удовольствие?
ПЕТР. Ну вот… не все же одни удовольствия в жизни. А потом он не глуп, нет, острый… и развитой… Да-а… Только вот, все что-то мимо пока… Ты, небось, сама углядела… (Смеется.) На ты с тобой перешел – ну да это ничего: я ведь постарше… (Озабоченно.) Хребта у него еще нет, понимаешь, хребта…
НИКА. Подряжаете меня идти к вашему сыну в позвоночные столбы?
ПЕТР. Как? (Смеется.) Вот это – в яблочко! Ну а что ж? Глядишь – и выпрямится. Главное, чтоб был рядом… умный человек… Это, брат, много значит. Вот его мать… Она такой была… Поначалу хорошо с ней жилось…
НИКА. Поначалу? А после…
ПЕТР. А после – это история длинная и сложная. Не поймешь. Умна, а не поймешь. Возраст не позволит… понять. Ум твой больше пока в язычке помещается… А надо, чтоб вот здесь… (Гладит ее по голове.) Это с годами приходит.
НИКА. Мне и в моих годах хорошо…
ПЕТР. Годы подходящие. Надеешься… Тянешься вся. (Гладит ее.) Что это ты смотришь так на меня?
НИКА. Ничего… У вас после обеда всегда… такие глаза… (Прервала себя.)
ПЕТР. Глаза?.. Для тебя у меня глаза ласковые. Доброжелательные, как говорится… Вот на работе, там они меняют выражение. Это да.
НИКА. Боятся вас, Петр Алексеевич?
ПЕТР. Есть немножко. Это делу не помеха. Наоборот.
Входит Нина Константиновна.
НИНА КОНСТАНТИНОВНА (не сразу). Я за помощью – проигрываем мы… Ты бы, Петр, поиграл, побегал – тебе это не помешало б.
ПЕТР. От меня вашей команде пользы никакой.
НИНА КОНСТАНТИНОВНА (значительно). Ничего. Главное, что тебе быть там полезней, чем здесь.
ПЕТР (помолчал, потом принужденно улыбнулся, встал). Ну коли так – пойду срамиться. (Уходит, напевая последние строчки из серенады, которую пела Ника.)
НИНА КОНСТАНТИНОВНА (как бы озабоченно). Петр Алексеевич стал неуклюж, заметила я.
НИКА (отвернулась). Что вы заметили?
НИНА КОНСТАНТИНОВНА. Больше я ничего не заметила. Тема, он мог бы еще что-нибудь заметить. У него молодые глаза и молодая голова. А женщине моих лет иногда важней не заметить. Если бы я все замечала, вряд ли бы и стала женой Петра Алексеевича. А в свое время мне этого очень хотелось. Вам девятнадцать,
