Бетховен и русские меценаты - Лариса Валентиновна Кириллина
Жизненные пути Бетховена и Струве, насколько нам это известно, больше не пересекались, хотя в принципе могли бы пересечься как прямо, так и косвенно. В 1809 году Струве сопровождал другого дипломата, о котором мы будем говорить далее, Филиппа Адамовича Клюпфеля, в его служебной командировке в Вену[73]. Была ли у него возможность повидаться с Бетховеном, трудно сказать. Никаких следов дальнейшей переписки двух друзей юности пока не обнаружено. Однако Бетховен никогда не забывал своих боннских друзей и знакомых. Имя Генриха Струве упоминается в 6-й разговорной тетради за январь 1820 года. Бетховен записал для себя: «Струве в Гамбурге. – Поверенный в делах. 1820»[74]. Может быть, Бетховен думал о возможном возобновлении утраченного контакта, а может быть, просто с любопытством следил за карьерой видного дипломата, с которым некогда по-братски общался на «ты».
Вена. Панорама города в XVIII веке.
Фрагмент
Русские дипломаты в Вене
Русское посольство в Вене играло во второй половине XVIII века весьма значительную роль, что было обусловлено как политическими интересами обеих империй, так и выдающимися личностями послов: князя Дмитрия Михайловича Голицына (1721–1793), занимавшего эту должность в 1761–1790 годах, и сменившего его графа Андрея Кирилловича Разумовского (1752–1836). Оба этих незаурядных человека были знатоками искусства и меценатами.
Мог ли Бетховен встречаться с Голицыным, неизвестно. По мнению Михаэля Ладенбургера, у Бетховена имелась потенциальная возможность попасть в музыкальный салон Голицына через рекомендацию их общей знакомой, графини Анны Марии Гортензии фон Хатцфельд (1760–1813), великолепной певицы и пианистки, тесно связанной как с Веной, так и с Бонном, где она жила с 1783 по 1794 год[75]. Графине Хатцфельд было посвящено самое масштабное и сложное фортепианное произведение Бетховена, написанное им в Бонне: Двадцать четыре вариации на тему ариетты Винченцо Ригини Venni Amore WoO 65. Вполне логично предположить, что накануне отъезда Бетховена из Бонна его покровительница могла дать ему рекомендательные письма к влиятельным венским меценатам, одним из которых был князь Голицын, регулярно устраивавший концерты в своей резиденции. Однако в 1792 году Голицын был вынужден уйти в отставку, а 8 (19) сентября 1793 года скончался, так что, даже если Бетховен был ему представлен, вряд ли у них было время установить сколько-нибудь прочные отношения.
С преемником Голицына графом Разумовским Бетховен общался в течение многих лет. О Разумовском подробнее будет сказано в специально посвященном ему разделе нашей книги. Здесь же пойдет речь о людях не столь высокого ранга, но далеко не безвестных, с которыми Бетховен познакомился в 1790-х годах в Вене.
Дипломат Филипп Адамович Клюпфель (ок. 1753–1823) не принадлежал к титулованной знати, хотя в аннотированном указателе к авторитетному отечественному изданию он назван бароном, и эта информация повторяется в ряде других публикаций[76]. Как барон он значился лишь в адресной книге Регенсбурга за 1804 год – в этом городе он тогда служил министром-резидентом Российской империи[77]. Однако в официальной дипломатической переписке Клюпфель всегда называет себя и именуется другими лицами просто по фамилии (сам он писал ее как Klüpffell), даже без частицы «фон», между тем к чинам и титулам тогда относились чрезвычайно щепетильно, и опускать их не подобало ни в обращении, ни в личной подписи. Ни в одном из официальных адрес-календарей, выпущенных в Петербурге при жизни Клюпфеля, он не именуется бароном, хотя дворянином он, безусловно, был. Позднее герб Клюпфелей вошел в указатель балтийского дворянства в разделе «Эстляндия», но также без баронского титула[78].
Дата рождения Клюпфеля, фигурирующая в печатных справочниках (1756), явно неверна. В письме Клюпфеля к Ф. В. Ростопчину от 11 января 1799 года он жалуется на то, что в свои 45 лет находится на должности, подобающей 18-летнему юноше, и не имеет ни наград, ни денежных премий[79]. Поскольку мы не знаем месяца, в котором он родился, то датой его рождения мог быть 1753 год или самое начало 1754 года, вероятнее 1753-й.
О его семье сохранилось очень мало сведений. Мне не удалось выяснить, где родился Филипп Адамович и кем были его родители. Отец мог носить имя Адам, однако это могла быть русская модификация какого-то другого имени. Скорее всего, Клюпфель происходил из Эстляндии. Известно, что супругу Клюпфеля звали Барбарой, но откуда она была родом, неизвестно[80]. Гораздо более знаменитой личностью стал их сын Владислав Филиппович Клюпфель (1796–1885), участник войны 1812 года и Заграничных походов русской армии 1813–1814 годов, а впоследствии генерал и инспектор военных учебных заведений России. Однако дипломат Филипп Адамович Клюпфель был сугубо мирным человеком.
Клюпфель работал в Вене переводчиком еще при Дмитрии Михайловиче Голицыне. В адрес-календаре (Месяцеслове) за 1779 год он значится в штате посольства в Вене как «титулярный советник Филипп Клюпфель»[81]. Это был один из низших чинов в табели о рангах.
В первый период службы Разумовского в Вене, то есть с начала 1790-х до 1799 года, Клюпфель – секретарь, переводчик, а с 1793 года заведующий канцелярией посла – был его правой рукой и совершенно незаменимым помощником, о чем Разумовский неоднократно писал своему начальству, упорно добиваясь для Клюпфеля повышения в чине и увеличения жалованья. Чрезвычайно лестные характеристики Клюпфеля, его деловых способностей, человеческой надежности и высоких моральных качеств, содержатся в депешах Разумовского к графу А. А. Безбородко (1796) и князю А. Б. Куракину (1797)[82]. Поскольку, очевидно, эти ходатайства не возымели желаемого действия, Разумовский, над головой которого уже сгущались тучи царской немилости, упорно добивался повышения для Клюпфеля в своих депешах от 1799 года к вице-канцлеру В. П. Кочубею и графу Ф. В. Ростопчину[83]. Более того, из депеши к Ростопчину от 20 (31) июля явствует, что Разумовский в начале 1798 года не преминул сообщить о заслугах Клюпфеля самому Павлу I, однако ходатайство каким-то образом ускользнуло от внимания императора (Андрей Кириллович приписывал это случайности и уповал на августейшую справедливость). Эти настойчивые просьбы содержат некоторые штрихи не только к богатому на разные оттенки портрету Разумовского, но и к загадочному во многих отношениях образу Клюпфеля.
Через руки Клюпфеля проходили все документы канцелярии посла, в том числе самые секретные шифрованные документы. Большинство депеш было на французском языке, но
