Воспоминания самарского анархиста - Сергей Николаевич Чекин
Все они погибли ни в чем не повинные, «по исторической догме» царя марксидов Сталина, шизофреника, деспота и тирана, истязателя, мучителя и убийцы миллионов людей, превратившего всю страну в концлагерь за решеткой и без решетки. Море слез, реки крови пролились в стране по воле марксидского царя Сталина, ибо «историческая» догма его — истребление тружеников городов и полей, жаждущих исторической правды и свободы в труде и потреблении, а не в диктатуре пролетариата над пролетариатом в бесклассовом обществе, когда все эксплуататорские классы сметены Октябрьской революцией.
Но партия марксидов в своем раболепии пала перед своим царем на колени и денно и нощно возносила ему похвалу и рукоплескание, уверовав в него, что он единственный и непогрешимый избавитель рода человеческого, и настолько он оболванил свою касту и весь чиновничье-бюрократический государственный аппарат, что превратил их в фанатиков не только марксидской догмы, но и своей собственной, превратившись в кровавого тирана не только беспартийных, стоящих не у власти, но [и] стоящих во власти своих собственных марксидско-ленинских соратников, творцов и созидателей Советской власти, расстрелянных и истребленных по его указанию по «исторической» необходимости, подобно Гитлеру, Нерону, Чингисхану, Тамерлану и другим палачам, зверствовавшим так же по «исторической» необходимости, как и религиозные изуверы средневековой инквизиции.
Возмущенные шемякинским судом царя марксидов Сталина и доведенные физическими и моральными издевательствами в тюрьмах и концлагерях, отрешенные от своих близких, товарищей и знакомых на многие годы, без надежды и веры в будущую личную жизнь — заключенные особорежимной восстали, они не могли и не хотели быть удобряющей почвой царя марксидов и его опричников и восстали по исторической необходимости против угнетения и порабощения человека человеком. Они погибли в неравной борьбе, но за их прометеевские огни, за их безумство поем им славу любви, ибо безумством своим они победили смерть рабства!
***На той же особорежимной пятнадцатой колонне находился десятый год в заключении профессор Соболев из Ленинграда, с общим сроком заключения в сто лет, и заключенные называли его дедушкой концлагерей, а другие «столетником». В исторические годы сталинского марксидского лихолетья, в тридцать шестом году он был заключен на десять лет по сталинской статье марксидов, но периодически срок заключения ему добавляли по десяти лет, и таким образом общий юридический срок достиг ста лет. А добавляли ему за то, что он протестовал против беззакония концлагерного устава и нарушения советской конституции. Утверждал, что конституция писана не только для царя марксидов, но и для всех народов Советского государства, а МГБ доказывало Соболеву, что конституция писана для них, а не для народа, и за каждый протест добавляли срок заключения до десяти лет. Соболеву в день восстания было около семидесяти лет, среднего роста, с большой седою бородой и усами, был очень милосерд и чуток к заключенным собратьям, за что и пользовался всеобщим уважением, но был непримирим к нарушителям лагерного устава и конституции — прав человека. Он никому не говорил, что его сына с женой темной ночью в тридцать четвертом году опричники царя марксидов похитили бесследно, а также и двоих его внучат дошкольного возраста.
Соболев видел и знал, что физических и моральных сил не хватит у него на десятки лет концлагерей, а потому во время восстания на митинге обратился с краткой речью к восставшим: «Товарищи, мне идет восьмой десяток лет, я мало чем могу помочь вам в вашем благородном деле: слаб физически, а порой могу быть вам помехой в освободительной борьбе на поле брани в степях тундры. Благословляю вас на ратное дело, а я буду пробираться в Ленинград в одиночку, и кто знает — может быть, и доберусь к своим друзьям». Восставшие дали ему продуктов на семь-десять дней, и Соболев вышел в бескрайнюю тундру на запад. Днем он шел вдали от железной дороги, а ночью по линии железной дороги. Так он благополучно за семь дней прошел семьдесят километров. Впереди виднелся полустанок, где Соболев решил сесть ночью в вагон угольного поезда, идущего из Воркуты в Ленинград. Невдалеке от полустанка (разъезда) виднелись балластный карьер и домик-вагон. Соболев решил попроситься переночевать и запастись на дорогу водой и хлебом. В этом домике-вагоне жил экскаваторщик, платный агент МГБ. Он принял любезно Соболева и, узнав, что он пробирается в Ленинград, вечером с разъезда сообщил по телефону в МГБ в Хановей, что к нему зашел некто Соболев, в котором он подозревает бежавшего из концлагеря заключенного.
На рассвете приехали два оперативника, оба они знали в лицо Соболева по особорежимной колонне. «А, это ты „столетник“!», и начали избивать и рвать и таскать за бороду по полу домика-вагона. Когда было вырвано полбороды и беспомощно и беззвучно стонал на полу избитый Соболев, оперативники под руки поволокли его на полустанок, чтоб доставить на ту же концлагерную колонну, откуда им был совершен побег.
Полуживого доставили Соболева на особорежимную концлагерную колонну, где оперуполномоченный МГБ запретил даже фельдшеру колонны оказывать помощь. Через три дня Соболев умер в бараке сталинских концлагерей, во имя «исторической необходимости», переплюнувши массовыми инквизиторскими истреблениями народов всех Тамерланов, Чингисханов, Неронов, всех палачей по «исторической необходимости».
***Шел сорок девятый год, последний год концлагерного заключения. Многолетняя жизнь в тюрьме и концлагере оставалась где-то позади, пережитая, перевыстраданная, но и не очень-то радовало и будущее, скорое окончание срока заключения. Будущее и радовало, и печалило в одно и то же время: радовало тем, что могу жить
