Флэпперы. Роковые женщины ревущих 1920-х - Джудит Макрелл
Джона должны были послать во Францию в конце февраля 1915 года; оставалась всего неделя, о кабинетной должности никто не заикался, и Диане пришлось проявить настойчивость. Она была дома, восстанавливалась после кори, когда Мур пришел к ней в спальню в три часа ночи. Герцогиня знала о его присутствии, и хотя нет подтверждений, что Диана разрешила Муру заняться с ней любовью, она явно позволила ему более интимный контакт, чем прежде. Вряд ли может быть совпадением, что Вайолет почти одновременно с приходом Мура получила письмо, в котором сэр Джон Френч сообщал ей о «хорошем плане» насчет Джона, и несмотря на решимость последнего отправиться на фронт, его в конце концов перевели на безопасную должность в Генштабе.
После случившегося Диана чувствовала себя грязной и в письме своему другу Рэймонду Асквиту признавалась, что приставания Мура «осквернили ее… травмировали и оставили шрамы». Еще более неприятным казалось лицемерие матери, которая по доброй воле поставила ее в столь компрометирующее положение, хотя всегда неукоснительно соблюдала приличия. Но несмотря на внутреннее противление и ненависть к матери, которая теперь пылала в ней ярким пламенем, Диана ничего не изменила в своей жизни. Она продолжала «дружить» с Муром, не разрывая с ним отношения и, видимо, оправдывая себя тем, что делает это ради победы в войне. Хотя Мур казался ей отталкивающим, его вечеринки были лучшими в Лондоне и особенно нравились офицерам на побывке. Диана вспоминала, что большинству молодых людей ее поколения казалось, будто они «кружатся в тарантелле», испытывая потребность в непрерывном движении, так как только это помогало забыть об ужасах войны. Вечеринки Мура раз за разом давали им возможность забыться; недаром их прозвали «балами смерти».
Друзья Дианы отвлекались от действительности с помощью танцев и алкоголя, но ей оказалось этого мало, и она стала прибегать к другим средствам. Когда стресс от работы в госпитале и утомление от вечеринок достигли предела, она начала успокаивать нервы дозой «старого доброго хлорчика» (хлороформа), свободно продававшегося в любой аптеке, или уколом морфина. Тогда это было в порядке вещей. Гашиш и новый импортный наркотик кокаин ассоциировались с преступностью и богемой, но морфин считался обычным лекарством. Бумажные пакетики с морфином рекламировали как лучший подарок солдатам на фронте, а те, кто остался в тылу, применяли морфин как лекарство от всех болезней – бессонницы, тревоги и любого физического недомогания.
Диане нравился блаженный покой, наступавший после укола, и ощущение «полной самодостаточности… как у китайцев или Господа до сотворения мира… когда хаос Его вполне устраивал и не беспокоил». Весной 1916 года ее ближайшего друга Рэймонда Асквита должны были перевести из тренировочного лагеря на фронт, и потребность Дианы в «блаженном покое» лишь возросла.
Рэймонд был старше Дианы на четырнадцать лет и являлся бесспорным лидером в их компании. «Он был всеобщим любимчиком», – признавалась она. Красивый, романтичный, умный, он не годился ей в женихи в силу большой разницы в возрасте, но с нежностью относился к взрослой не по годам девочке-подростку, с обожанием вторившей каждому его слову. Хотя в 1907 году он женился на сестре Эдварда Хорнера Кэтрин, их с Дианой дружба лишь окрепла. В его присутствии Диана могла быть собой, и нет ничего удивительного, что с возрастом близкая дружба переросла во что-то вроде любви.
Их отношения оставались целомудренными, так как ни Рэймонд, ни Диана никогда не осмелились бы навредить Кэтрин, но война все перевернула с ног на голову, и владеть собой становилось все сложнее. Когда стало ясно, что Рэймонд едет на фронт, Диана отправилась в его тренировочный лагерь в Фолкстоне. Ее не заботило, что подумают люди. Объятия Мура были ей ненавистны, она жаждала прикосновений Рэймонда. Они встретились в местной гостинице, и между ними явно что-то произошло, так как после он написал: «Твоя сияющая красота и милые ласки прошлой ночи озарили неугасимым светом даже эту грязную убогую ночлежку». Ответ Дианы был столь же пылким: «Мне так понравились два твоих последних письма, в которых ты умолял о встрече, и я мечтала, чтобы ты призвал меня снова, – а теперь я полностью тебе принадлежу». Впрочем, любовниками они не стали, и о каких бы «милых ласках» не шла речь, между ними не было интимной связи. Диана продолжала думать, что ничем не навредила его жене. Напротив, она считала, что любовь к Рэймонду сблизила их с Кэтрин, и в ночь, когда Рэймонда наконец перевели во Францию, они вместе в отчаянии укололись морфином.
Тайные чувства Дианы не мешали ей в открытую флиртовать с другими мужчинами. Ее постоянно видели в мужской компании; флирт был способом отвлечься, замаскировать истинные эмоции; более того, он являлся своего рода культурным феноменом военного времени. Диана считала, что «забота» о друзьях-офицерах на побывке – почетное дело; она позволяла юношам вроде Патрика Шоу-Стюарта себя целовать и выслушивала их признания в любви, делая вид, что у них есть будущее.
Тогда так поступали все. Среди представителей всех социальных классов в период с 1914 по 1918 год наблюдался всплеск внебрачной сексуальной активности: солдаты на побывке нуждались в физической ласке, а многие женщины были готовы ее предоставить. Иногда эти связи заканчивались поспешной женитьбой, иногда – нежеланными беременностями. Тогда никто еще толком не умел пользоваться контрацептивами, да их, можно сказать, и не было: толстые резиновые презервативы для мужчин и токсичные спринцевания для женщин не в счет. В одной лишь Британии в эти годы число незаконнорожденных выросло на 30 процентов.
Но Диана, как и прежде, была осторожна. Она презирала ханжество матери в вопросах секса, но не решалась рискнуть девственностью даже ради обреченного на смерть офицера. Она надеялась сохранить эту ценность до брачной ночи и в моменты искренности признавала, что у нее редко возникало искушение ею поступиться. Она любила чувственные наслаждения – танцы, кутеж, красивую одежду; ей нравилось дразнить и соблазнять, но секс все еще вызывал у нее внутреннее отторжение и казался чем-то слишком серьезным и грязным. Даже если мужчина нравился ей так сильно, что она допускала его в свою спальню в доме на Арлингтон-стрит в отсутствие герцогини, она никогда не позволяла ему заходить слишком далеко.
Патрик Шоу-Стюарт был самым настойчивым из ее кавалеров и умолял Диану переспать с ним,
