Воспоминания самарского анархиста - Сергей Николаевич Чекин
Заключенные врачи, как и фельдшеры во всех лазаретах Печорлага, заключенные рабочие, служащие и крестьяне, осужденные по 58‑й статье, были жертвой сталинского террора, а поэтому у каждого мысли и думы были об одном и том же. Чтоб иметь больше развлечений, в свободное время от работы вместе с фельдшером Чернышевым Петром Петровичем[266] уходили за лазарет по реке Ольховей в лесотундру, там не столько проводили время за рыбалкой, сколько [пользовались возможностью] побыть вдали зоны и вышек и больных. Если при длительном одиночестве находиться вдали от людей тяжело, то равно и длительное время находиться среди массы людей, а тем более ненавидящих тебя, еще тяжелее. Человеку необходимо развлечение, как с самим собой, так и в обществе. Хорошо думать о самом себе в одиночестве. Вся жизнь твоя проходит перед тобою, видишь лучше прошедшее, настоящее и будущее, ярче мечты и надежды и созерцание.
***Однажды в наступающих сумерках июльского вечера я полулежал на берегу речки Ольховей. Петр Петрович сидел близ меня. Я попросил его: «Расскажи мне, как ты попал в лагерь второй раз». — «Когда я освободился в первый раз, — начал рассказывать Петр Петрович, — остался на работе в Печорлаге по вольному найму на должности начальника санчасти. Как-то, проходя через вахту лазарета, надзиратели спросили: „Что слышно о делах на фронте?“ Я сказал, что по радио слышал, что наши войска отступают, а это значит техника у немцев сильная, и будто Москву окружают. Эти надзиратели потом сообщили в МГБ, что будто я восхвалял немецкую технику, и вот дали мне четыре года. Теперь я радио не слушаю и газет не читаю, а если иногда слушаю и газеты читаю, то молчу». Затем Петр Петрович пошел на реку рыболовить, а я остался близ костра и смотрел вдаль наступающей вечерней зари. Я начал мечтать о жене и сыне, они виделись мне как живые, в лучшие дни и годы нашей жизни. Эти воспоминания целиком поглотили все мои мысли о жене и сыне. Я видел их перед собою… и вот вдали, вблизи лазарета и железнодорожного разъезда увидел идущую тихим шагом по направлению ко мне в темном траурном платье женщину, ведущую за руку двух детей. Рост, походка, движения и слегка склоненная набок голова жены. Что это, видение моего воображения или действительность наяву?!
Неотрывно смотрю на чудесное видение, но почему жена ведет за руку еще одного ребенка, ведь его тогда не было до ареста, она осталась с одним сыном? Видение медленно начало исчезать в сгустившихся сумерках, потом видение повернулось и пошло к разъезду и исчезло, а я продолжал все смотреть и смотреть по направлению к исчезнувшему видению. Неслышно подошел вернувшийся с реки Петр Петрович и по своей глуховатости громко сказал: «Чего ты так смотришь неотрывно вдаль?» Я очнулся и возвратился к действительности, и [мы] пошли к себе в зону лазарета — нашего концлагерного дома. Но что всего ужаснее, так это размышления и думы о ненависти одних людей, облеченных властью, к другим, выполняющим волю властей! Кто дал им право господствовать над человеком и обществом в экономическом, политическом и моральном правах, требовать угнетения и порабощения от человека и общества. А ведь эти люди, власть имущие, имеют человеческий облик, точнее, ходящий на двух ногах? Какие матери могли родить таких звероподобных людей — Тамерланов, Чингисханов, Неронов, Гитлеров, Сталиных и им подобных, истребивших и истребляющих миллионы ни в чем не повинных людей только потому, что они родились людьми!
Кто дал право политическим и религиозным инквизиторам истреблять одних людей другими во имя государственной и религиозной власти — ничтожного меньшинства строящих свои вавилонские башни на костях истребляемых людей по образу и подобию деспотов и тиранов человека и общества? Неужели это все еще дань человека и общества за свое звериное происхождение от двоюродного брата гориллы такой дорогой ценой и в двадцатом веке?
А бесчисленные войны, эти человеческие бойни во имя идолопоклонства патриотизму, отечеству, родине и религии, этому звериному наследию древнейших времен. Многие годы еще будут истребляться народы во всех странах во имя классового господства одной государственной власти над другою, во имя эксплуатации человека человеком. Так Терехов размышлял о судьбах человека и общества в условиях государственных систем классового-кастового господства властей над тружениками городов и полей и все более убеждался, что всякая государственная власть является шайкой разбойников на работе.
***Большую часть писем я посылал жене и сыну, сестре и брату и часто получал от них, но через три года моего заключения жена писала все реже и реже, а потом и совсем перестала писать, и только сестра, ее муж и брат неизменно продолжали писать и оказывать моральную помощь в заключении. В материальной же помощи я не нуждался: отбывая срок заключения в концлагерных лазаретах, находясь на привилегированном положении, на работе врачом, а тем более имея вольное хождение по пропуску в пределах отделения, а иногда и далеко за его пределами, выполняя то или другое поручение лечебно-санитарного отдела Печорлага.
Но в концлагере никто не знает, где и сколько времени будут держать на одном месте работы. В сорок пятом году перевели на работу в Пернашорский лазарет, а вскоре месяцев через восемь в Хановейский, что в двадцати пяти километрах не доезжая до
