Воспоминания самарского анархиста - Сергей Николаевич Чекин
С первых же дней познакомился с врачами по заключению. Врач Попеляев в тридцать седьмом году, присужденный к расстрелу, просидел три месяца смертником, и только тогда расстрел был заменен ему десятью годами концлагерей и пятью годами поражения в правах по 58‑й статье. Ему было сорок пять лет, но вид имел более семидесятипятилетнего. Врач Янавичус, лет сорока, осужденный по 58‑й статье в сороковом году на восемь лет особым совещанием-тройкой МГБ.
Все прочие врачи как в этом лазарете, так и во всех других сорока лазаретах почти все [были] осуждены по 58‑й статье органами МГБ, а также и большинство фельдшеров, интеллигенции, рабочих, крестьян. Все органы по охране и режиму, их семьи, вольнонаемные служащие, за неимением вольнонаемных врачей, обращались к нам, заключенным врачам, поэтому они к врачам имели более терпимое отношение, так как зависели от них в оказании медицинской помощи.
***В первые часы, дни и месяцы я тяжело переживал свое заключение. Инквизиторы морально и физически убивали в человеке все человеческое ложью и клеветой, приписывая и обвиняя в том, чего человек не совершал. Ложь и клевета возведены в закон государственной власти, а там, за решеткой остались жена и сын, с которыми на много лет разлучен, а возможно, и навсегда. И часто в часы грустных воспоминаний, тоски обреченного на много лет концлагеря, приходилось прощаться с жизнью вне концлагеря. Врач Попеляев несколько лет не хочет иметь связи письменной с родными, чтоб не ухудшить отношение властей к его жене и дочери там на месте, которые заочно его похоронили и считают умершим. Врач Янавичус по каждому умершему в лазарете заключенному говорит: «Он получил истинное и досрочное освобождение!»
Но вот через шесть месяцев я получил круглосуточный пропуск на бесконвойное хождение, и в этом была уже радость, что можно стало ходить без конвоя, без приказа начальства и в свободное время от работы в лазарете выйти за зону, походить по тайге по берегу реки Печоры с самим собой. Долго, до темноты ходил по берегу Печоры и по тайге близ лазарета в первый день получения пропуска. Теперь появилась возможность посылать письма, минуя цензуру МГБ.
Лазарет имел четыреста-пятьсот стационарных мест и считался передовым-образцовым по наименьшему числу умирающих — по тридцать-сорок человек в месяц, тогда как в более северных тундровых районах в Печорских концлагерных лазаретах умирало ежемесячно в два-три раза больше. А когда только что начинали прокладывать железнодорожную печорскую трассу от Кожвы до Воркуты, на протяжении пятисот километров не было никаких лазаретов. Заключенных везли в баржах по реке Печоре, высаживали на берег. Их конвоировали с лопатами, топорами, мукой. Приводили к намеченной будущей концлагерной колонне. Здесь, в тайге или тундре заключенные рыли землянки, рубили лес и строили зону колонны, а если на тундровой трассе, то делали землянки из дерна.
Печи из железных бочек; выдавался паек хлеба мукой; заключенные размешивали ее болотной стоячей водой и на железных лопатах пекли лепешки. К концу года жизни и работы в таких условиях половина заключенных умирала, а в последующие годы и все остальные, и редко кто мог выжить несколько лет до срока освобождения. А были случаи, когда несколько сот заключенных гнали этапом под конвоем по тайге или тундре к намеченному месту, попадали в метель и морозы Заполярья, и весь этап с конвоем замерзал в двух-трехдневной морозной метели.
Весной сорок второго года перевели на работу в первый лазарет первого отделения, при главном штабе Печорских концлагерей. В зоне лазарета имелось общежитие заключенных врачей. Я был седьмым врачом. Там уже жили врач Бездетнов из Владивостока, осужденный еще в тридцать седьмом году по статье 58 на десять лет, фармацевт Ковнер 70 лет из Ленинграда, тоже по 58‑й статье на десять лет, профессор Зильберт Лев[265], микробиолог из Москвы, и другие врачи из разных городов.
Когда я познакомился с врачами, то врач Бездетнов предупредил: «Знаешь что, Терехов, здесь и вообще в Печорских концлагерных лазаретах имеется два врача-стукача, шпиона МГБ, — заключенный врач Гельман и врач Туев. Гельман здесь у нас, а Туев в Абезьском лазарете. Гельман уже оклеветал двух врачей, трех фельдшеров, и они получили новые сроки заключения. Так на крови одних строят себе благополучие стукачи, но они недолговечны в условиях лагерных колонн». Затем Бездетнов рассказал, что в сорок втором году здесь в первом лазарете отбывал срок заключения маршал Рокоссовский на работе заведующего лазаретной баней, но был отозван в Москву, амнистирован, реабилитирован и впоследствии занимал высокие военные должности.
Пропуск на бесконвойное хождение за зону для обслуживания вольнонаемных больных и членов их семей на квартирах в поселке Печора, а теперь города, имел я, а Гельман, не желая, чтоб я ходил по вызовам и заявкам на квартиры к заболевшим, наклеветал куму МГБ, что я имею связи с вольнонаемными, чем нарушаю концлагерный режим, и что оказываю содействие в переводе заключенных с колонн на стационарное лечение преднамеренно.
Оперуполномоченный Турчанинов приказал отобрать у меня пропуск, а оперативник привел в МГБ на допрос. «Вот вам бумага, чернила, напишите о своих связях с вольнонаемными», — сказал опер. Я написал: «Никаких связей с вольнонаемными не имею, а только лечебные», и преднамеренно сказал: «А вот Гельман имеет!» — «Гельман, — сказал опер, — нужен государству!» Так лишний раз подтвердилось, что он является стукачом, а им особенно благоволят оперы, поскольку они являются их агентами.
Опер вызвал начальника местной тюрьмы Рванцева, который лечился у меня, и приказал ему: «Увести в тюрьму». По дороге от МГБ до тюрьмы Рванцев с сожалением говорил: «Ну как это вы, доктор, были неосторожны, куда же мне вас посадить?» — «Посадите в ту камеру, где холодно, там меньше клопов, а в тех камерах, где клопы, я не смогу отдыхать и спать».
«Вы уж извините, доктор, что за ваше добро плачу вам злом — сажаю в камеру, но ведь я обязан выполнять это по долгу службы».
На пятый день заключения в лагерную местную тюрьму Рванцев вызывает к себе в кабинет и спрашивает: «Куда бы вы, доктор, хотели, чтоб
