Томас С. Элиот. Поэт Чистилища - Сергей Владимирович Соловьев
«Ближний круг» неотвратимо сужался. Умер Колин Брукс, рекомендовавший Валери на должность секретарши. Тяжело болел Дж. Фейбер (осенью 1958-го он перенес инсульт). Завязывались, однако, и новые знакомства. В гостях у Элиотов появлялся Игорь Стравинский (1882–1971). Обсуждалась даже возможность совместной работы над оперой. В итоге Стравинский, который очень высоко ценил Элиота, в 1962 году положил на музыку одну из частей квартета «Литтл Гиддинг».
Элиот старался финансировать «поездки на юг зимой» из текущих заработков, чтобы больше оставить Валери. Источником их в основном были лекции, за которые ему теперь очень хорошо платили.
Осенью 1959 года состоялась новая поездка в США. 29 октября Элиоту вручили медаль Эмерсона-Торо. Он прочитал лекцию о влиянии ландшафта на поэтов. Он наконец смог показать Валери места своего детства. Они посетили Сент-Луис, 11 ноября он выступал в Мэри-институте по случаю столетия школы. Там он читал строки о Миссисипи из «Драй Сэлведжес». Поездка оказалась чрезвычайно утомительной, но Элиот был доволен. На обратном пути, в Нью-Йорке, он «позволил себе выкурить сигару в качестве награды» (вопреки запрету врачей).
В Лондон вернулись в конце ноября. Для профилактики бронхита Элиоту прописали антибиотики, но к концу года он снова чувствовал себя плохо. Выбрались в Вортинг, на побережье, но из-за эмфиземы ему хватало сил только на короткие прогулки по пляжу. В конце января поехали в Марокко, но поездка сложилась крайне неудачно.
Элиот простудился по дороге в Танжер. Оттуда они с Валери поехали во внутренние районы страны, но слишком сухой воздух, жара и пыль оказались не лучше смога. Бронхит осложнился астмой. А 29 февраля произошло катастрофическое Агадирское землетрясение, и Марокко стало не до туристов. Пришлось вернуться в Англию. Последствия неудачной поездки чувствовались долго, но он не хотел уклоняться от многочисленных обязательств. Уже 15 марта он выступал на ежегодном банкете Королевской Академии Искусств. Его соседом по столу оказался Черчилль, которому исполнилось 85 лет. В этом году Академия организовала персональную выставку его живописи. Элиот рассказывал знакомому, что, по словам Черчилля, тот ощутил, что стареет, только после 80.
В своем выступлении Элиот выразил надежду, что правительство уменьшит налоги на науку и культуру.
Осенью он согласился выступать в качестве свидетеля защиты на судебном процессе (Корона против издательства «Penguin»). Издательство опубликовало без сокращений «Любовника леди Чаттерлей» Лоуренса и было обвинено в нарушении закона «О непристойных публикациях». В прошлом Элиот резко критиковал Лоуренса. Теперь он собирался утверждать, что достоинства книги перевешивают тот риск, что она «может шокировать некоторых читателей», и выразил удивление, что прокурор выбрал для обвинения книгу Лоуренса, а не, например, «Лолиту» Набокова. Свидетельствовать ему не пришлось: защита опасалась, что обвинение напомнит о его прежней позиции.
В ноябре вновь всплыл вопрос о его письмах к Эмили. До Элиота дошел слух, что она пишет к ним комментарий. И тогда он подготовил заявление для обнародования в момент открытия доступа к письмам.
Вначале он счел необходимым подчеркнуть: «Есть многое, для чего не найдешь слов даже на исповеди». По его словам, он влюбился в Эмили в 1912 году и решился признаться в своих чувствах в 1914-м, но не встретил взаимности. Решающее влияние на его жизнь оказала встреча с Паундом, убедившим его остаться в Англии и посвятить себя поэзии. После женитьбы на Вивьен, уже через год, он уверил себя, что по-прежнему любит Эмили, хотя это могло быть просто реакцией на неудачный брак.
«Думаю, с Вивьен я хотел лишь флирта или легкого романа: я был слишком робок и неопытен, чтобы достичь успеха в этом с кем бы то ни было. Я уверен, что сумел убедить себя, что люблю ее, просто потому, что хотел сжечь корабли и заставить себя остаться в Англии. А она убедила себя (под влиянием Паунда), что спасет поэта, удерживая его в Англии. Ей замужество не принесло счастья: последние семь лет жизни она провела в психиатрической клинике. Мне оно принесло то состояние духа, из которого родилась TWL. И спасло от брака с Эмили Хейл.
Эмили Хейл убила бы во мне поэта; Вивьен едва не убила меня, но сохраняла жизнь поэту. Оглядываясь назад, кошмарная агония моих семнадцати лет с Вивьен кажется предпочтительнее тусклого ничтожества посредственного преподавателя философии».
Элиот касался также истории своих отношений с Эмили, подчеркивая, что «годами я оставался в разладе с собой (как я был в разладе с собой, но по-иному, в 1911–1915)». Он явно стремился преуменьшить их значение, почти не затрагивая тех лет (1933–1946), когда было написано большинство писем. «Я виделся с Эмили Хейл в Калифорнии (где она преподавала в колледже для девушек) в начале 1933-го и некоторое время каждым летом, я думаю, начиная с 1934-го…»
Когда умерла Вивьен, он «неожиданно понял», что любил только память о прошлом, и осознал, «насколько мало общего у него с Эмили». «Полюби он другую женщину» в годы брака с Вивьен, он, возможно, осознал бы это раньше.
Заканчивалось заявление словами, что только с Валери он узнал, что такое любить женщину, которая поистине от всего сердца и бескорыстно любит его самого[715].
12
Переживания, связанные с составлением заявления, не были заметны ни для кого, кроме Валери. Дэвид Джоунз, поэт и художник, приглашенный в 1960-м на рождественский ланч к Элиотам, был в восторге от их гостеприимства[716].
В начале 1961 года Элиоты отправились на Ямайку. По просьбе «Таймс» Элиот заранее написал некролог на случай кончины Дж. Фейбера. В отличие от Марокко отдых на Карибском море прошел хорошо. Через два месяца Элиоты вернулись в Лондон. Фейбер умер 31 марта, и некролог был напечатан. Выступая после заупокойной службы по Фейберу, Элиот говорил: «Я любил этого человека, и часть моей жизни теперь погребена вместе с ним. Да покоится он в мире».
К четырехлетнему племяннику Валери Грэхему Флетчеру Элиот относился как к собственному сыну. Непосредственность Грэхема его нисколько не смущала. Грэхем считал, что голос дяди Тома напоминает блеяние овцы. К тому же он пел медленно, тщательно выговаривая каждое слово. Но сам Грэхем охотно пел ему церковные гимны, а Элиот распевал «бессмыслицы» Эдварда Лира вроде «Совы и кошечки», не смущаясь иронией в адрес церкви – «И этим кольцом обручил их священник, индюк, оказавшийся там…»
