Томас С. Элиот. Поэт Чистилища - Сергей Владимирович Соловьев
Подписано было письмо «горячо преданный тебе Том» («affectionately yours»), но Элиот просил Хейуорда «ничего не обсуждать, в особенности прошлого».
Хейуорд также встретил новость со всем возможным достоинством. Вслед новобрачным он послал во Францию поздравительную телеграмму. Элиот ответил благодарственной открыткой. Позже Хейуорд признавался, что почувстовал себя так, будто «Том внезапно умер», а позже, когда к нему вернулось язвительное остроумие, в кругу знакомых с издевкой называл себя «вдовой».
Письмо Мэри Тревельян было написано тогда же, когда письмо Хейуорду, но получить его она должна была позже. По воспоминаниям Мэри, когда она узнала о женитьбе, первой ее мыслью было «Том сошел с ума». Чуть позже, в ответ на ее письмо, в котором говорилось, что ее привязанность к Элиоту неизменна, он ответил резко, назвав это письмо непозволительной дерзостью. Позже он прислал Мэри приглашение на ужин, но она вежливо отказалась. После этого они больше не встречались. Чуть позже она взялась за написание мемуаров об Элиоте, использовав при этом более двухсот писем, которые сохранила. Рукопись под названием «Папа с Рассел-сквера» (имеется в виду «папа Римский») до сих пор не опубликована, но к ней имели доступ многие исследователи[702].
Переписка Эмили Хейл с Элиотом после 1957 года практически прекратилась. В октябре она все же приехала в Англию. Из Чиппинг-Кэмдена она написала Элиоту: «Ничто больше не кажется естественным, но если для тебя имеет значение, чтобы я познакомилась с Валери, и наша давняя дружба могла продолжаться нормально, быть может, сейчас самое время»[703]. Она писала, что будет проездом в Лондоне (не уточняя даты).
Элиоту ее поведение казалось странным. Он ответил, что болеет гонконгским гриппом и диктует письмо Валери, но позже они могли бы встретиться в Лондоне за ланчем. Ответ Эмили пришел в самом конце октября. Она сообщала, что возвращается в Америку по совету доктора, и встреча не состоялась. Время от времени Элиоты продолжали получать новости об Эмили от Элинор.
В январе 1958 года Валери закончила перепечатку черновика новой пьесы. Импрессарио Шереку она сообщила, что Элиот болеет. Готов только один экземпляр, но он может прийти и прочитать его.
Текст разочаровал Шерека, но Валери предупредила: «Это первый набросок, его нельзя уносить. В любом случае Том страшно нервничает, надо зайти к нему и сказать, что он вам нравится, иначе это может плохо отразиться на его здоровье». Чувствуя неловкость, Шерек присел на край кровати Элиота, который выглядел очень больным, и сказал, что пьеса блестящая. После этого вид Элиота сразу изменился к лучшему. В ходе обсуждений с Шереком и режиссером Брауном Элиот все же внес много изменений.
На премьере Элиот с Валери сидели, взявшись за руки. Зрители хорошо приняли пьесу, и Элиот, подбадриваемый Валери, вышел на сцену после представления. Когда смолкли аплодисменты, многие обратили внимание, что он молчал, пока не смог найти глазами Валери. После этого он произнес короткую, но хорошо построенную речь.
На следующее утро он с привычной уверенностью держался на пресс-конференции, а затем, к удивлению Шерека, по собственной инициативе сократил пьесу на девять с половиной минут, а после обсуждения с Шереком еще на четыре минуты.
Приближалось семидесятилетие Элиота.
Лондонская премьера состоялась в Кембридж-театре 26 сентября, в день его рождения. Элиот с Валери сидели в королевской ложе вместе с Шереками. Элиот предусмотрел ложу для Хейуорда. На премьере присутствовали многочисленные знаменитости, такие как актер Дуглас Фейрбенкс и скульптор сэр Джекоб Эпстайн. После представления Элиоты и Шереки присоединились к банкету в ресторане «Экю де Франс», где труппа отмечала премьеру. В полночь юбиляру поднесли торт, украшенный сахарным «гусиным пером», со свечой сверху, и подарили тисненую кожаную папку для рукописей. Шерек выразил надежду, что автор скоро подарит всем замечательную новую пьесу.
Одним из гостей был Ф. Томлин. В конце банкета к нему подошла Валери и пригласила на следующий вечер отметить юбилей в узком кругу. «Надо отдать должное жизненным силам Элиота, – вспоминал Томлин, – вернувшись только в 5 утра из «Экю де Франс», он был в превосходном настроении».
Валери организовала прием в новой квартире, на Кенсингтон-корт-гарденс, 3. Были, не считая Элиотов и Томлина, Эпштейн и Браун с женами, Руперт Харт-Дэвис (коллега по издательскому делу), некая Рут, старавшаяся держаться незаметно, а также школьная подруга Валери Бетти Харрис. «Оттого, что вечер был совсем небольшим, он становился даже интересенее», – отмечал Томлин.
Квартира находилась на первом этаже. Томлину она показалась образцом «счастливого дома». Контраст с предыдущей квартирой был разительным. «Кабинет Элиота был слева, а сразу за ним – вход в гостиную. Это была очень ярко освещенная и комфортабельная комната со множеством фото над камином, портретом кисти Уиндема Льюиса напротив и множеством книг, в большинстве новых, на полках вокруг».
Томлин был озабочен, насколько удачным окажется его подарок. Он хотел подобрать какую-нибудь книгу, которая напомнила бы Элиоту о его молодости. Не сумев найти что-либо подходящее, он купил переиздание старинного английского перевода (1688) книги Фонтенеля «О множественности миров». Книга и сейчас читается с увлечением, но Томлин рассчитывал, что Элиоту понравится, что Фонтенель прожил без малого сто лет. «Футляр был покрыт шелком, и, когда Элиот взял его в руки, он заметил, что прикосновение “похоже на ласку”».
Томлин рискнул процитировать Фонтенеля, которого спросили перед смертью, что он чувствует. «По преданию, он ответил, что “испытывает …некоторое …затруднение…продолжать существовать”, и умер».
По словам Томлина, «так как «Престарелый государственный деятель» завершался признанием, что смерть для него не содержит “никаких ужасов”, вряд ли моя нота была фальшивой».
Под сурдинку в разговорах мелькало, что не все одобряют брак Элиота, но он, очевидно, был счастлив.
Кто-то из гостей заметил, что один из критиков по имени Айвор Браун заявил, что никто в реальности не испытывал бы всю жизнь такого острого чувства вины, как лорд Клэйвертон, переехав покойника. По крайней мере, не он сам, Айвор Браун. «На это Элиот, выдержав паузу и совсем опустив голову
