Воспоминания самарского анархиста - Сергей Николаевич Чекин
Пили водку одной небольшой рюмкой, по очереди, а потому долго не пьянели, много пели и говорили о своем житье-бытье. А однажды, разгулявшись осенью еще по теплу, у Василия Иванова (Хренова) инсценировали похороны. Иванов Василий представился умершим, его отпели в доме, затем положили на дерюгу-полог, вынесли из дома, пронесли метров сто с пением похоронных псалмов, «Со святыми упокой». Затем «умерший» воскресал, и гулянье продолжалось. Но что характерно: за святотатство никого не привлекли к ответственности государственные и церковные власти — таковы тогда были нравы.
Николай Павлович религиозностью не увлекался, в церковь ходил только по большим праздникам. Когда его сыну Сергею было одиннадцать лет, то его первым учителем атеизма оказался отец, сам того не сознавая, что своими разъяснениями опровергал библейское творение мира. Отец говорил: «Если небесные светила сотворены богом на четвертый день, то кто же светил раньше; если бог всемогущ, то почему он не уничтожит дьявола; если он добр, то почему допустил зло на земле?» Эти и подобные им рассуждения глубоко запали в детскую душу, а уж в юношеском возрасте сын Сергей стал убежденным атеистом.
Мать была полной противоположностью отцу по своему характеру: высокая, худощавая, более чуткая и отзывчивая, общительная и чрезвычайно религиозная. Если отец к религии относился сдержанно, то мать искренне и свято верила во все чудеса святых, апостолов и пророков и в прямом значении верила в загробную жизнь. Когда случалось быть дома [ей] и детям во время грозы и грома, она собирала детей и заставляла на коленях молиться земно перед иконами, и ее примеру следовали механически дети.
В то же время их мать истинно по-христиански относилась к обездоленным, угнетенным и сиротам. Посадит за стол, накормит, напоит и как может утешит добрым словом, что на какой час облегчит душу обездоленного социальной несправедливостью. Как бы ни была занята хлопотами по хозяйству, но находила время сходить в бор за клубникой, ежевикой, грибами, и часто брала с собой своих детей в школьном возрасте, и они охотно шли с ней. Особенно любил больше других братьев ходить в лес Сергей.
На полевые работы в свободное время от ученья летом брали всех в поле, но на тех, кто должен был учиться, отец и мать смотрели как на временных помощников, а потому не особенно усердно заставляли работать в поле.
Когда брат Александр еще учился в ремесленной школе, то часто брал с собой на рыбалку Сергея, что было для него несказанным счастьем.
Достоверно известно, что Сергей, будучи в четвертом классе, во время урока Закона божия, по которому имел отличные отметки, священника-благочинного спросил: «Скажите, кто светил в первые дни творения мира, когда небесные светила бог сотворил на четвертый день? Почему всесильный и всемогущий бог не уничтожит дьявола и не уничтожит зло на земле?» Весь класс притих, замер в ожидании ответа законоучителя Соколова. В начале вопросов Терехова законоучитель окаменел, побледнел, немигающими глазами смотрел на Терехова, а потом на весь класс громко гаркнул: «Вон из класса!» Терехов от неожиданности такого ответа тоже вначале окаменел, а потом, очнувшись, вышел в коридор-раздевалку, куда обычно выгоняли учителя провинившихся на уроке учеников, и уже вдогонку уходящему Терехову законоучитель добавил: «Это тебя Захар Леднев научил!» — это сосед-старовер, не признающий церковных обрядов.
Так закончились его познания о боге в школе. На уроки в класс Закона божия приходил, садился на заднюю парту, никаких «крамольных» вопросов не задавал и прилежно изучал Ветхий и Новый Заветы, катехизис и молитвы и молчал, но в сознании искал ответов на вопросы, мучившие его, но ответа не находил. Терехов потом своим одноклассникам говорил: «Такое разъяснение еще больше укрепило во мне стремление разгадать начало начал творения жизни на земле и всех миров».
Не помню, в этом или следующем году снял с себя нательный крест и повесил его на кустик на берегу Зигзаги, причем до этого времени аккуратнее всех ходил по воскресеньям и всем другим праздникам в церковь и верил во всех угодников, чудотворцев и святых, и только потом, в девятьсот восемнадцатом году познал начало начал жизни, ее рождение и угасание.
Товарищами школьными Терехова были соседские мальчики Вася Козлов, Илюша Леднев, Ваня Князев, Федя Карташев, Вася Милохов и другие. Вася Козлов в третьем классе заболел и после болезни не мог владеть одной ногой, а поэтому первые годы передвигался ползком, и только потом научился ходить на клюшках. Первое время Терехов часто, почти ежедневно заходил к нему и объяснял проходимые в школе уроки. Вася радовался каждому его приходу и просил приходить к нему и объяснять уроки. Хотя Вася не мог везде бывать с товарищами, но они часто потихоньку доходили до берега Зигзаги, купались и играли с товарищами в детские игры, и эта дружба сохранилась с Тереховым навсегда. И по сей день Вася живет в своем доме с сыном и внуками и радостно встречает меня[244]. Эта дружба продолжается с школьных лет по общности понимания жизни человека и общества.
Леднев Илюша, бойкий и добрый товарищ, жил в семье староверов, в доме которых угощали меня из отдельной мирской посуды, а как-то в разговоре с его отцом, что Земля вертится навстречу Солнцу, его отец заявил: «Если б Земля вертелась, то почему дом мой окнами не повернется к Зигзаге», а прививку от оспы считал дьявольской печатью. Такие предрассудки имели место в то время, тогда как в нашей семье, да и во всех семьях православных христиан таких предрассудков не было.
И вот во время эпидемии оспы Илюша и другие заболели, кому не была сделана прививка от оспы. Две недели во время его болезни я каждый день приходил к нему в дом, он лежал на кровати с багрово-синим опухшим лицом, покрытым гнойными серо-темными корками, с опухшими закрытыми глазами, тяжело дышал. Я стоял около его кровати молча минут десять и молча уходил, жалея хорошего товарища Илюшу. Илюша умер, на кладбище на его могиле поставили большой черный крест. Стоял он многие годы, напоминая о
