Видали мы ваши чудеса! - Ольга Владимировна Голотвина
Незвана взяла стоявший у печи топор для колки дров. Хороший топор. Тяжелый, но по руке. Говорят, оборотней не всякое оружие берет? Вот она сегодня и проверит, что тверже: полено или башка волкодлака…
Что еще бы с собой прихватить?..
Взгляд метнулся к печи. Может, угли еще не прогорели? Хотя люди говорят, что двуликим тварям и огонь нипочем…
Незвана отложила топор, взяла небольшой глиняный горшочек, распахнула печную дверцу. Глянула на сизо-багровые угли, над которыми уже давно не плясали язычки пламени.
И вдруг показалось женщине, что услыхала она беззвучный вопрос печи: «Чего тебе, хозяйка? Зачем меня тревожишь?»
– Сварожич, хранитель моего очага, прости, что зову тебя на бой, – заговорила истово. – Твое дело – дом согревать, пищу нам готовить, в кузнице помогать кузнецу. Знаю, что худо это – с огнем на ворога идти. Но и ты пойми – там дитё малое гибнет! Доченька моя родимая!
Горшочком зачерпнула углей и легко поднялась на ноги. Вскользь сама себе подивилась:
«Чего это я сейчас сказала? Что на меня нашло? Непонятное дело…»
Не тому удивлялась женщина, что говорила она с печью. Многие хозяйки шепчутся с домашним огнем, сыном бога Сварога, просят помочь в своих немудреных делах, выполнить свои простые желания, поддержать в своих ежедневных испытаниях…
Странным было другое.
Никогда Незвана не считала, что идти с огнем на врага – это худо. Если бы к ее лесному костру ночью вышел зверь или тать, он получил бы горящей головней по башке. Но угли, обогревавшие избу, вдруг показались женщине такими добрыми! Репу на них парить всю ночь – это в самый раз. А вот убить ими кого-то…
«И что я несла про Дарёну? – размышляла Незвана, поспешно повязывая платок. – Дитё малое… Да девке уже замуж пора! Четырнадцать, самое времечко приспело… Ан нет, не приспело! Вот верну девку домой, а отдавать-то погожу. Зелена́ ягодка! Фигурой уже вышла, а мозгам бы еще малость созреть…»
Мысли о возможном замужестве Дарёнки слегка успокоили женщину. Какие там волкодлаки! Дарён-ка еще под венец встанет, детей родит…
И только идя по улице, с топором в правой руке и с закутанным в платок горшком – в левой, вспомнила Незвана и другие свои слова непонятные:
«Это ж я Дарёну доченькой родимой назвала? Неужто я к ней сердцем приросла? Худо, если так. Положила же я себе зарок, как овдовела, ни к кому сердечно не привязываться… Да и то сказать: жила бы тихо, да накатило лихо! Лежала бы сейчас в постели да мирно спала, кабы не было мне ни до кого дела, кроме как до себя самой. Так нет же: иду одна в темный лес с топором наперевес, с волкодлака шкуру спускать… Аника-воин в юбке, храни меня чуры-предки! Вот оно, сердце-то глупое, до какой дурости людей доводит!»
* * *
Вглядевшись в неспешно идущую вдоль стены мужскую фигуру с факелом, Незвана коротко вздохнула.
Чурила-десятник! Это хорошо или плохо?
Вроде бы он знает ее не первый день, должен понять ее беду и помочь.
Но… Верно зимой сказал Горыня-скоморох: проще иметь дело со сволочью. Если точно знаешь, что нужный человек берет взятки, так сунь ему деньги – и всё.
Чурила денег не возьмет…
Встала Незвана на пути у десятника, поклонилась с уважением:
– Доброго тебе вечера, Чурила Тихорадыч!
– Незвана? Вот встреча нежданная! С чего ты по темноте ходишь? Да еще и с топором!
– Беда у меня, Чурила Тихорадыч! Выручай, выведи за ворота! Очень нужно!
– И куда тебя ночью понесло?
– Дарёнка моя в лес пошла по грибы – и не вернулась. Я не сразу хватилась, а потом подумала: она до темноты не успела воротиться, так, видать, в деревеньку завернула, в Тишковку. У нее подружка там… Поди, там и заночевать решила…
– Ну да, может такое быть, а тебя-то куда понесло?
– А как стемнело, так услыхала я волчий вой. Сам знаешь, я не из робких, а тут от страха ноги отнялись. Так и кажется мне, что заблудилась моя Дарёна в лесу, а по следу ее этот зверь идет.
– Не кличь беду, баба глупая! Придет утром твоя девчонка, никуда не денется.
– А если ее сейчас убивать будут? Каково мне потом дальше жить и думать: могла, мол, спасти, да не спасла…
– Если она в лесу, как ты ее сыщешь?
– То не твоя печаль. Сыщу. На вой пойду. Или сердце подскажет.
– На вой пойдешь? Это чтоб волкам больше жратвы досталось?
– Подавятся. У меня топор. И вот, глянь – горшок с углями.
– Да ты рехнулась…
– Рехнулась, – кивнула Незвана. – Как есть рехнулась. Выпусти за ворота сумасшедшую бабу, Чурила!
– Да нельзя! Времена нехорошие! Сама помнишь, зимой кто-то воеводу отравить пытался, да боги спасли? А после кто-то пробовал поджечь амбар с зерном, что на случай осады хранится. Хорошо еще, помешали тому гаду… Говорят, шайки варварцев за Блестянку перебираются, по окрестностям шарят…
– Да что мне дело до варварцев, волки их сожри! У меня девчонка пропала! Выпусти!
– Кликнуть, что ли, стражников, чтоб они тебя до утра в караулке заперли? К утру, может, в себя придешь…
– Кликни, – с холодной яростью ответила женщина. – Всех зови, потому что я отбиваться буду. Топором… Чурила, у тебя же свои две дочки подрастают, храни их чуры-предки! Если бы они в беду попали, ты стал бы утра ждать, чтоб их выручить? Сколько стражников бы понадобилось, чтоб тебя связать?
Вот тут она угодила в цель. Дочерей своих десятник любил. Если до этого мгновения он был уверен, что помутившуюся разумом женщину надо и впрямь запереть, то сейчас он заколебался.
– Если ты погибнешь в том ночном лесу, на мне вина будет до последнего вздоха, – сказал он наконец. – Что не удержал…
– Если удержишь, а Дарёнушка погибнет, – негромко отозвалась Незвана, – мне тоже не жить. И в последний свой миг я тебя прокляну.
В свете факела стражник вгляделся в бездонный, безнадежный, полный несказанной горечи взгляд женщины. Чуриле вспомнились шепотки, слухи, что ходили по Звенцу о Незване… про ее тайные знания и умения… Может, то простые бабьи сплетни, но…
– Выпущу, – решился он. – И если бы не в карауле я был, так и сам бы с тобою пошел!
* * *
Дарёна тревожилась, что дряхлая Теребиха поневоле будет задерживать их в нелегком пути по ночному лесу. Но старуха словно помолодела – шла так шустро, что парень с девушкой за ней не поспевали, да еще ни разу не обернулась, словно
