Видали мы ваши чудеса! - Ольга Владимировна Голотвина
Золы на бывшем пепелище не было, давно разнес золу ветер, но Яр взял щепоть земли возле разрушенной печки, насыпал в лапоть, сунул туда же небольшой камешек…
И тут закружил его голову морок, ласковый и радостный. Показалось, что сидит он на лавке в своем доме в Березовке, распаренный после бани, пьет отвар смородинового листа с медом. В доме тепло да уютно, на сундуке мурлычет серый кот, под окном во дворе лениво побрехивает на кого-то собака.
Тут же видение исчезло, но Яр без тени сомнения понял: всё у него получилось! Поедет с ним домовой!
Теперь снять хомут и проклятое железо да спешить на постоялый двор, волоча за собой на веревке лапоть…
Ох, а если этим он всё дело испортит? Если чары разрушит? Нет уж, так и пойдет – с хомутом да с бороной! Невелика тяжесть, не такое таскать доводилось! Вот только хомут окаянный шею успел натереть… как только его лошади терпят? Пожалуй, надо сократить путь, пойти напрямик через неогороженный погост.
Покойников Яр не боялся.
* * *
Соколик тоже не был трусом. Не дрожал он на кладбище, не трясся, не прикидывал, в какую сторону удрать. Если и холодело в груди, словно парень проглотил ледышку, так это лишь оттого, что в голову настырно лезли жуткие байки про старый погост.
И все же Соколик упорно брел к могиле Лобана Третьяковича.
До тех пор шел, пока луна не высветила среди могил, прямо перед парнем, черную фигуру.
Выходец из домовины медленно шагал, ссутулившись и опустив руки. Спина его была покрыта страшными шипами. Шею что-то тянуло вниз… какой-то груз…
Соколик молча растянулся на земле, пропуская чудовище мимо себя. Тот протопал дальше… не заметил, хвала Пресветлой, не заметил!
Но едва парень успел обрадоваться, как с ужасом увидел: за мертвой тварью тянется не то веревка, не то…
Хвост! Да хвост же!..
Так это чёрт? Значит, вот это, похожее на хомут, – опущенные вниз длинные рога?!
Все молитвы, знакомые с детства, сбились в памяти в ком. И этот ком застрял у парня в горле.
Соколик, словно в кошмарном сне, бесшумно поднялся на ноги и, не сводя глаз с удаляющейся фигуры, поспешно принялся отступать задом наперед. Он не мог заставить себя обернуться, не мог приказать себе стоять на месте. Он пятился, пока не налетел на что-то живое.
Вот тут-то Соколик и заорал…
* * *
Томила тоже увидел чудище с зубами на спине. Он окаменел и не шевелился до тех пор, пока из мрака на него не налетело что-то без лица. Вместо лица были длинные темные волосы, словно тварь затылком вперед напала на беднягу Томилу. И тут же раздался жуткий вопль, раздирающий душу. Этот вопль вдребезги разбил храбрость Томилы. Парень тоже взвыл и кинулся прочь, не разбирая дороги.
Вылетел на берег. Покатился под откос, в холодную воду. Вынырнул, забился под корни старой ивы. Трясясь, бормотал вслух начало какого-то заговора. Дальше первых слов заговор не читался. А наверху, в ветвях, возилось что-то крупное, явно готовилось напасть – и только отрывок заговора, без конца повторяемый Томилой, удерживал нечисть…
Парень не подозревал, что Соколик тоже выбежал на берег, в ужасе вскарабкался на иву – а слезть боялся, потому что внизу, под корнями, что-то ворочалось и неразборчиво бормотало…
* * *
Яр слышал за спиной вопли, топот, возню под берегом и треск ветвей. Но не оглянулся: знал, что опасно глядеть на забавы нечисти. Даже шагу не прибавил: боялся, что лапоть опрокинется.
На улице ему никто не встретился (особая удача, что не нарвался на стражу – вот бы пришлось объясняться!). Незвана, как и обещала, оставила калитку незапертой. Яр оставил хомут и борону у сарая, положил драгоценный лапоть в туесок и на рассвете, едва выглянуло солнце, отправился в недальний путь – в Березовку. Он спешил: ему надо было успеть вернуться к хозяину-купцу, пока ярмарка не кончилась. На душе было легко: он чувствовал, что задуманное ему удастся.
* * *
Томила барахтался в воде, пока небо не посветлело перед рассветом. Тогда он набрался храбрости, выполз на берег и напролом двинулся сквозь прибрежные кусты.
А Соколик с ужасом прислушивался к хрусту ветвей – но понемногу понял, что хруст-то удаляется! Поняло чудище, что не сожрать ему храброго парня! Пожалуй, можно и спуститься… ну, выждать малость, до первых рассветных лучей, а потом уже спуститься!
* * *
И не знали пока оба парня, что утром их рассказ об ужасах старого погоста будет встречен насмешками приятелей. Оскорбленные Томила и Соколик будут доказывать свою правоту кулаками – вдвоем против целой ватаги. И драка эта положит начало их крепкой дружбе. Тем более что кузнецова дочь Рассвета, их зазноба, вскоре выскочит замуж за толстого соседа-лавочника.
* * *
А Незвана услышит разговоры о ночном переполохе на следующий день, на ярмарке, куда пойдет вместе с Дарёной, оставив дом на Карася с Караси-хой. И когда лавочник, только что продавший для девочки (в приданое!) нарядные яшмовые бусы, расскажет – со слов людей, живущих неподалеку от Гремячей – о том, что на старом погосте бушевала нечисть, умница Дарёнка скажет звонко, на весь торговый ряд:
– Ой, тетя Незвана, это ж, наверно, на подворье старой Курлычихи бесы шли…
Незвана тут же подхватит:
– Ох, дитятко, и мне слыхать доводилось, что в «Курятнике» неладные дела творятся, храни нас чуры-предки! Неужто и впрямь Курлычиха нечисть приваживает, чтоб ей удача во двор валила?
Люди вокруг начнут взволнованно переговариваться, а Незвана на радостях купит девочке еще и платок, расшитый красными маками…
2. Баюн
В етер и дождь, словно сговорившись, пытались разделаться с вывеской постоялого двора «Мирный очаг». Ветер старался сорвать деревянную доску, струи дождя хлестали по нарисованному огню и котелку над ним.
По закрытым ставням тоже били струи, словно хотели ворваться в дом и загасить в печи настоящее, не нарисованное пламя. Но надежны были ставни, не впускали непогоду, берегли покой двоих человек.
Да-да, на всём постоялом дворе были лишь двое.
Дороги размыло, никто в эту пору не пускался
