Видали мы ваши чудеса! - Ольга Владимировна Голотвина
Вон, сидят, вино тянут… поглядывают друг на друга, словно волки лютые…
Как бы их повежливее из трактира выставить?
* * *
В полночь Яр стоял над речным обрывом, глядя на скользящую по небу луну.
Старое пожарище почему-то не заросло травой. (Не из-за того ли, что живет тут домовой?) От жилища вдовы осталась только печная труба.
Страшно Яру не было, хоть и был рядом старый погост, о котором по Звенцу ходили нехорошие слухи. На сердце скребло из-за другого: а вдруг все, что он затеял, просто дурость? Мало ли чего мог выдумать незнакомый Голованыч! Если Яр просидит над рекой до утра и вернется на постоялый двор дурак дураком, он себе потом этого век не забудет и не простит.
Но решился – делай!
Скрипнув зубами, Яр взгромоздил на шею хомут, а на спину – борону зубьями вверх. Сел на землю и начал вслушиваться в тихие ночные звуки: треск кузнечиков, шелест в кустах, сонный плеск рыбы в реке…
* * *
А в трактире у Незваны тем временем назревала драка.
Как-то само собой и место для нее расчистилось: завсегдатаи со своими кружками незаметно, словно случайно, перебрались на одну сторону длинного стола, туда же пересели и догадливые скоморохи. А по другую сторону остались лишь двое парней, молодых, безбородых еще, но плечистых, крепких. Оба то краснели, то бледнели, старались друг на друга не глядеть.
В любой миг могла вспыхнуть драка. Как говорится, дурень – не кочет, а подраться хочет…
Оно бы и ничего – любая трактирщица столько потасовок видала, что у ежа столько иголок не наберется. Но трактирные схватки – так, потеха. Нос расквасят или ребро сломают… невелика беда. А эти паршивцы, которым задурила голову смазливая Рассвета, готовы друг другу всерьез шеи посворачивать.
Ну и ладно, их дело дурное! Пускай сворачивают. Но почему в трактире у Незваны? Нужны ей потом хлопоты со стражей, а?
И хорошо еще, если десятника Чурилу пришлют разбираться, он умный и не вредный. А то есть другой… вроде Бажаном звать, но имя никто не поминает, все зовут по кличке – Хорь Несытый… этот всю душу вынет. Так дело повернет, что Незвана виноватой окажется, храни ее чуры-предки. Придется сунуть псу кусок, чтоб не лаял. Да не медью сунуть, а серебром. На то ему, Несытому, руки и привешены, чтоб брать.
Незвана судорожно вздохнула, предчувствуя будущие расходы. В юности была она беспечной, швыряла деньги направо и налево. Может, потому, зажив своим домом, стала скуповата и прижимиста, вела счет каждому медяку.
А скоморох Нерад, видно, что-то почуял, догадался – или уже слыхал про эту парочку задир. И старался, шебутная душа, подначивал соперников:
– Эх, ноне девки пошли разборчивые! Подавай им такого жениха, чтоб шла про него окрест слава: мол, смел да силен, никому не кланяется, обидчикам спуску не дает, а уж коль вдарит, так медведя свалит!
Незвана еле сдержалась, не шарахнула Нерада по дурной башке ковшом с вином. Скучно ему! На драку поглядеть хочется! То он развлекал народ, а теперь ему самому развлечься захотелось!
И ведь его поганое подзуживание прямо в цель угодило.
– А иная рожа так кулака и просит… – негромко, тяжело уронил Томила, не глядя на Соколика.
– Вольно собаке на свой хвост брехать, – тут же отозвался Соколик – тоже в сторону.
Незвана поняла, что медлить нельзя.
– Девки любят смелых, – весело, звонко подтвердила она. – А только для драки много ли смелости нужно? И мальцы-огольцы дерутся, в грязи валяются… А вот была я в одном селе – так там парень всерьез своей девке доказал, что не трус! Девка после к нему льнула, как шелковая ленточка!
Соперники отлепили взгляды от столешницы и заинтересованно обернулись к хозяйке.
– Село большое было, а за околицей, в лесу – погост, – продолжила трактирщица в полной тишине. – Старый, давно там не хоронили. Вот вроде нашего, что на берегу. И ходили про то место слухи разные – вроде как про здешний погост ходят, сами знаете… Туда люди днем боялись лишний раз пойти. А тот смельчак ночью пошел. Не струсил.
Парни-соперники замерли. Затем Томила, опершись обеими руками о столешницу, начал медленно подниматься со скамьи.
Но Соколик успел первым.
– А и пойду! – крикнул он на весь трактир. – Прямо сейчас и пойду! Я любого беса в узел завяжу – одни лапы наружу торчать будут!
Скоморох Нерад недовольно покрутил головой: пропадала потеха.
– А чем докажешь, что на кладбище побывал, а не под забором отсиделся? – спросил он придирчиво.
Соколик растерялся. Томила хмыкнул вредным голосом.
Но тут вмешался старик-швец, до сих пор тихо сидевший в уголке с кружкой пива:
– На дальнем краю погоста есть могила купца Лобана Третьяковича. Шесть лет как помер, а Лобаниха, вдова его, по сию пору могилку обихаживает.
Она ту могилку поверху речными раковинами выложила. Тебе, Соколик, среди ночи негде раковину взять, кроме как с той могилки, не в речку же полезешь! А луна ноне светлая, найдешь могилу. Вот и принеси одну раковинку.
– С кладбища ничего уносить нельзя! – вскинулась Незвана. – Покойник за своим добром придет!
– Не успеет, – возразил старик. – Соколик ранним утречком раковину на место вернет да перед покойным Лобаном повинится… Что, парень, так – гоже?
Соколик не ответил. Он молча, с поднятой головой, пошел к двери. На лице его было написано, что любая нечисть и нежить должна бежать от него на все четыре стороны.
Когда за Соколиком хлопнула дверь, Незвана выждала немного, чтоб гости вернулись к своей беседе, и, склонившись над плечом поникшего Томилы, шепнула заговорщически:
– Эх, жаль, что я не парень! Вот сейчас бы Соколика догнать в темноте и так пугнуть, чтоб порты потерял!
Томила вскинулся, бросил на трактирщицу быстрый благодарный взгляд и так ринулся к двери, что едва скамью не опрокинул.
* * *
Сон не взял Яра: бывалому наемнику не впервой было стоять в ночном карауле. И не упустил он миг, когда из темноты донеслись тихие всхлипы и неясное бормотанье.
Встрепенулся Яр, вскинулся. Разобрать смог лишь «тоска» да «одиноко»…
И увидел он в лунном свете маленького старичка, заросшего длинными волосами. На мгновение разглядел – и исчезло видение.
– Дедушка домовой! – окликнул Яр.
Всхлипывания смолкли.
– Дедушка домовой, – поспешно зачастил Яр, – вот тебе сани, поезжай с нами на новое место, на иное счастье…
Ответом была тишина.
– Дедушка домовой, в деревне дом без тебя горюет, словно сирота! Хороший, крепкий
