Анатоша Одуванчиков в стране краснокожих - Григорий Яковлевич Градов
— Что ж такое «греби,» пожалуйста, сколько угодно! — я вставил уключины и вложил в них весла. Подавшись вперед, я занес их к носу лодки на всю длину своих рук и, погрузив их в воду, лихо откинулся назад. Оба весла глубоко вʼелись в воду, и ручками весел меня потянуло кверху. Я навалился на них животом и вырвал их на поверхность.
— Легче! Тю!.. — заорал Юрка, но, захлебнувшись целым потоком воды из-под правого весла, подавился на полуслове; «ря» у него так и не вышло. Сзади меня слышался злорадный хохот Васьки:
— Ай да гребец! Ай да чемпион! Полей его еще! По…
Договорить он не успел: красивым, изогрутым движением я занес весла назад, но левое при этом врезалось в воду. Я рванул его и полил Ваську не хуже, чем дворник мостовую. Затем я почувствовал, что оба весла уперлись во что-то твердое, получил толчок в грудь и свалился вверх ногами на дно лодки.
Васька, перешагнув через меня, уселся на мое место.
Наконец, я понял, в чем дело: оказывается, я вʼехал в какое-то сухое дерево, нахально торчащее из воды на самой середине реки. Я попробовал высказать несколько глубоких мнений о том, что деревьям вообще расти в реке не полагается и что если бы в Москве на Тверской насажать где попало деревьев, так за это милиция по головке не погладила бы…
Я смотрел, как ловко, без всяких усилий, греб Васька, и впервые, пожалуй, начал отчетливо понимать, что между теорией и практикой есть большая разница.
10. ГРЕЧНЕВАЯ КАША
— Баста! Причал на обед! — сказал Юрка, указывая рукой на небольшую песчаную отмель у поросшего густым лесом отрывистого берега.
Васька налег на весла, и через минуту лодка врезалась в мягкий песок.
— Живо за дровами! — скомандовал Юрка, доставая из лодки мешок с продуктами.
В дровах недостатка не было. Через пять минут мы с Васькой навалили их целую груду. Желая загладить неприятное впечатление от моего гребного искусства, я выворотил в обрыве громадный сухой пень какого-то дерева и, пыхтя и кряхтя, докатил его до лагеря.
Но Юрка моего старания не одобрил:
— Зря пыхтишь! Не на ночь останавливаемся, а кашу сварить и на мелочи можно.
Затем он обломал три соломинки и, зажав их в кулаке, протянул нам с Васькой:
— Самая короткая соломинка дежурит сегодня, следующая— завтра, длинная — послезавтра. Тяни, ребята!
Конечно, мне досталась самая короткая соломинка.
— Свари котелок каши и вскипяти чайник, — распорядился Юрка, — а мы пойдем раков ловить — тут их по затонам видимо-невидимо. Айда, Васька!
И они ушли.
Я не считал свои обязанности чересчур сложными. Что такое каша, да к тому же еще и гречневая, по сравнению с бифштексом из бизона или с котлетами из бегемота, о приготовлении которых я, благодаря Майн-Риду и Густаву Эмару, имел совершенно точное представление!
Развести костер из сухих дров было делом одной минуты. Затем я насыпал в котелок крупы, так приблизительно на три четверти, долил остальное водой и примостил котелок над огнем на двух толстых поленьях. Зачерпнув в чайник воды, я поставил его в самый жаркий огонь с другого края костра.
Считая свою задачу почти выполненной, я улегся на горячем песке, поглядывая на спокойную гладь реки.
Я улегся на песке
Прошло минут 15–20, и вдруг я услышал в костре какое-то странное шипение. Взглянул и остолбенел: каша, как живая, лезла из котелка и густой массой, переваливая через край, текла вниз, пригорая на тлеющих поленьях.
Я бросился к костру, схватил ложку и попробовал прекратить ей путь и загнать ее обратно в котелок. Тщетно. Пузырясь и всхлипывая, каша лезла вверх, как лава из вулкана. Омерзительно пахло гарью.
Я схватил котелок за ручку, чтобы снять его с костра… Взвыл от боли и, дуя на обожженные пальцы, запрыгал по песку. Обмотав руку носовым платком, я ринулся на котелок, но от костра ударил мне в лицо удушливый, угарный дым — и я, чихая и плача, отступил назад. А каша лезла.
Каша лезла
Я решил, что серьезность положения обязывает меня пренебречь собственным самолюбием и призвать на помощь.
— Э-э-гей! Васька-а! Юрка-а! — завопил я отчаянно.
— О-го-го! — откликнулись они где-то за поворотом реки.
— Ско-о-рей! Сю-у-да!
Через минуту оба выскочили из густых зарослей на обрыве и скатились вниз, прямо к костру.
— Каша!.. Лезет!.. — прошептал я, в священном ужасе указывая на котелок. В одну минуту, подхватив котелок за ручку палкой, Юрка вытащил его из костра.
— Дурья голова! — закричал он на меня. — Сколько ты крупы положил?
— То есть, как это сколько? Ведь ты же сам сказал — котелок каши сварить, ну я и положил как раз… сколько надо…
— Сколько?
— Ну, чего пристал? Котелок положил, вот до этих пор.
— Ну, дура и есть! Надо было две кружки положить. Ведь она же распаривается…
— А я почем знаю? Кухарка я, что ли?
— Тюря ты, вот что! Кухаркой и быть не надо, а просто мозги в голове иметь! Во-первых, зерно от воды разбухает, а во-вторых, тела-то от теплоты расширяются… или физику позабыл?
— Как я мог позабыть, раз я ее никогда и не знал? Физика! Хм… было там что-то такое насчет тепла и тому подобное, но разве могло мне прийти в голову, что все эти скучные законы и формулы могут мне когда-нибудь пригодиться в кочевой жизни, на реке, у костра.
Хм!
Между тем Васька хотел вынуть из костра уже вскипевший чайник, но рука его подняла только ручку, а чайник остался стоять на месте, как ни в чем не бывало.
— Тюря! Чайник распаял! — взревел Юрка и, опрокинув его палкой, выкатил из костра.
— Ничего я его не распаивал — просто чайник дрянь.
— А сколько ты в него воды налил?
Опять этот каверзный вопрос — «сколько?» Если оказалось, что я переложил крупы, то уж с водой я не дам себя поймать. Я налил чайник далеко не доверху, но решив, что кашу маслом не испортишь, я ткнул пальцем в середину чайника.
— Вот столько!
— Так как же ему на распаяться? Доверху наливать надо. Ведь от теплоты тела-то расширяются…
— Тьфу! Опять не туда попал! Нет, положительно надо будет подзубрить физику.
— Да и вообще — ну, кто
